Алексей Борисович Парыгин

Если во 2-й половине 1930-х гг. орнаментация шёлковых тканей посредством сетчатых шаблонов стала в пределах Москвы распространённым процессом, то в 1940-е гг. фотофильмпечать уже под названием «шелкография» (появился и сам русскоязычный термин) применялась также для репродуцирования на бумаге и картоне графических изображений (главным образом портретов и фотографий). С этого времени официально существовала и специализация «художник-шелкограф». Однако, даже несмотря на то, что с мастерскими Всекохудожника сотрудничали заметные мастера, шелкографские листы не имели авторства.

К середине 1940-х гг. К. Зигроссер ввёл в научную литературу термин «сериграфия» (англ. serigraphy, от лат. sericum – шёлк), который предназначался для обозначения авторской шелкографиии. Появление термина стало важной вехой на пути признания этой техники как средства для создания произведений искусства и её обособления от промышленной и прикладной технологий (т. н. шелкографская печать, англ. silkscreen printing), а также от репродукционной шелкографии (англ. silkscreen – шелкоэкранная печать).

Одна из работ, которая мне интересна и которая уже очень давно, уже много лет, висит у меня прямо над столом <...> Это гравюра шестнадцатого века, иальянская. Можно сказать, что это такой путеводитель по античной мифологии. Вот Нептун у нас здесь, вот Афродита такая странненькая.

Моя коллекция графики и artist's books начала складываться стихийно и почти самопроизвольно в середине 1980-х годов. Самые первые работы были подарены друзьями-художниками. Со временем, интерес к аккумулированию искусства стал более осознанным, системным и самозначимым, иной раз — полным страстного азарта. Постепенно я стал приобретать, насколько позволяли возможности, работы мастеров которых никогда не знал, да и не мог знать, но которые были мне чем-то интересны, близки или полезны как художнику — атипичностью пластического языка, идеями и сюжетами; или наоборот — их работы, не отличаясь острой индивидуальностью, являются квинтэссенцией духа ушедшего времени.

Печатная графика — труд одновременно азартный и интеллектуальный, логичный и последовательный, требующий идеального знания технологии процесса. Свобода и легкость, как в джазовой импровизации, невозможны без высокого профессионального мастерства и точного понимания, и ощущения структуры всей композиции. Работа с эскизами, раскладка по цветам, необходимость видеть весь процесс, от начала до конца, в динамике, с возможными вариантами, формирует аналитический склад ума.

Создание гравюры одновременно рациональный и захватывающе эмоциональный процесс. Плавные и жесткие линии, точки, цветовые и штриховые пятна накрадывающиеся друг на друга на бумаге по воле художника. Техники авторской печатной графики (ксилография, офорт, линогравюра, шелкография), имея глубокие корни в истории искусства, мобильны и отзывчивы для новых технических опытов и открытий. <...> является прекрасной формой коммуникации для художников из разных стран мира, демонстрирующей новейшие тенденции в искусстве эстампа.

В моей собственной практической работе «книга художника» занимает значительное место уже много лет. Три первые книжки в этом формате были сделаны мной в сквот-мастерской Невский-25 (Санкт-Петербург) в 1989 году: «Песок», «Цветные звуки» и «Зеленая книга». В 1990 году к ним добавилось еще два издания «Моя мансарда» и «Красные карлики». Структурно это достаточно традиционные вещи. Четыре первых работы (за исключением «Красных карликов») были построены на собственных стихотворных текстах 1986-1989 годов.

Для живописной манеры Куинджи характерны обобщенные формы, то есть все детали, которые не вносят вклад в общее впечатление от предмета, редуцированы. Куинджи создаёт большие, насыщенные цветом (зеленые, синие, красные) крупные пятна с мощными тональными контрастами. Он аналитически подходит к работе с цветовой структурой холста, тепло-холодности отношения тонов, добиваясь построения сложного по воздействию изобразительного пространства, программно созвучного идеям постимпрессионизма. Центральным изображаемым предметом его пейзажей часто становятся большие облака, свет на воде, радуга на небе, сколь значительные, столь и изменчивые <...>. Куинджи, любящий экспериментировать, постоянно ищет новые приемы и цвета для адекватного воспроизведения атмосферных эффектов.

Как гравер, Ковенчук работает во всех известных техниках. Основным предпочтением художника является городской пейзаж, так же он пишет жанровые картины, портреты, создает арт-объекты <...>, декоративную и жанровую керамику. Пластический язык живописца, базируется на контрасте крупных насыщенных цветовых пятен и аскетичности выразительной линии. Условно трактуя пространство, Ковенчук свободно работает с формой, изображая обыденные житейские сцены, но с монументальным размахом. Сатирические элементы эстетизированы, энергичны и отличаются контрастными, насыщенными цветом пятнами; хотя они и уходят корнями в классическую традицию, они определенно современны.

Смысл работы студента не в создании иллюзорно убедительной картинки, не в стремлении к поверхностному натуроподобию, но в осознании структуры и логики организации, сущностном проникновении в плоть композиции, и в таланте её индивидуальной трактовки.

Основной принцип обучения был сформулирован мной следующим образом: от рисования простых натурных, постепенно усложняющихся постановок, плавный переход к сложным композициям, с установкой на более осознанную и творческую работу с пластической формой и цвето-тональными отношениями. Развитие свободного и креативного композиционного мышления в материале как основная цель всего обучения и, соответственно, критерий качества создаваемого студентами материала. Цель — не поверхностное натуроподобие, но понимание структуры и логики организации, сущностное проникновение в плоть композиции, индивидуальность трактовки.

...любой мегаполис — это всегда отчасти Вавилон. Мир находится в постоянном броуновском движении. Все перемешано, постоянно разрушается, затем собирается и вновь разрушается, чтобы сложиться в новую комбинацию. Большой город сочетает в своем чреве самые разные движения и тенденции, старое и новое, нации, гендеры и религии. Диалог и конфликт одновременно. Единство, построенное на дополнении и контрасте,достигнутое благодаря различиям.

Проблема взаимозависимости личности и города как никогда актуальна. Если в начале XX века большинство людей стремилось за лучшей жизнью в крупные города, то сейчас мы наблюдаем обратную тенденцию — осознанное желание покинуть мегаполисы, уйти и раствориться в природе. Грядет эпоха постурбанизма.

Русский музей создавался при непосредственном участии художников: представителей Мира искусства, Передвижников. И теперь художникам уже следующего поколения, ныне живущим, запрещают вход свободный в это пространство.

Мне кажется, надо всё таки что-то сделать в искусстве и тогда ты останешься, хотя бы в своём воображении, на какое-то время, бессмертным. И это не так уж и плохо.

Девяносто лет Союзу <...> Я здесь уже больше тридцати лет — в Союзе художников. За эти тридцать лет, с одной стороны, много что изменилось, с другой стороны, когда ты находишься внутри этого пространства, как будто бы, особенно ничего и не меняется.

Люди и целые группы, лишенные внятного образования и культуры, в современном обществе имеют значительные рычаги влияния и способны поставить под сомнение все, что сочтут для себя лишним, даже классическое искусство.

...ситуация с Эрмитажем — лишь симптом, обозначающий вектор направления в движении современного общества к идеалу стерильного и бессмысленного мира. И это глобальный общемировой процесс, который начался не сегодня и не вчера.

У меня от азартных игр остались лишь ностальгические воспоминания. Например, о любимой игре пионеров и школьников Советского союза под названием «Трясучка»: в перемену в прокурененом туалете один пионер тряс в ладонях 5 — 6 монет, второй пионер вслух произносил «орёл» или «решка», после чего первый раскрывал ладони — выигрывал тот, кто угадывал расклад монет.

Черно-белая рукописная книга Крученых и полная цвета, флоральных мотивов и разноцветных знаков – Парыгина. Почему?
Вспомним разноцветные фрагменты стихотворной машинописи в книге Алексея «Моя мансарда», эксперименты начала XX века Скрябина со светомузыкой, яркие коллажные работы супрематистов этого же времени. Звукосочетания, сочиненные Крученых, и свето/цветозвуки Скрябина; запущенные в эволюцию, как капсулы времени, они подхватываются и визуализируются художником XXI века, отстаивающего право культуры возвращаться к истокам, в «неязыковое состояние вещей», по Шкловскому. Буквы, единицы-минимумы слова, превращаются во что-то самоценное, в знак или даже в орнамент. Это сближает их со знаками, орнаментами на ритуальных масках, изучением, собирательством и (вос)созданием которых Парыгин последовательно занимается уже несколько десятилетий.

Ему свойственна редкая способность преобразования спонтанного эмоционального чувства в зримую композиционную импровизацию, воплощаемую затем с педантичным профессиональным расчетом. Логика мастерства и эмоция уживаются у него в органическом единстве, вполне герметичном и не предполагающем наличие какого-либо третьего элемента. Его графические листы внутренне строятся на музыкальной основе и могут быть уподоблены авангардному джазу, с характерной для него имманентностью, с модальной импровизацией и атональностью, потеснившими гармонию в её классическом понимании

Постурбанистической назвал свою серию работ «PostUrban» (2019) Алексей Парыгин. Насыщенные сети автомобильных дорог, железнодорожных путей, веток метро и линий электропередач трансформируются в абстрактные композиции — регулярные структуры декоративных линий. В эпоху «искусства после смерти искусства» линия приобретает автономное, самостоятельное значение, и художник просто выпускает ее «погулять», как это делал когда-то Пауль Клее.

В тоже время некоторые художника создают свои работы по типу «перевёртышей», их с равным успехом можно смотреть справа налево и слева направо, как слова-палиндромы, читаемые в двух направлениях: шалаш, казак, радар и т.д. (Алексей Парыгин «Двадцать четыре фрагмента»).

Его произведения свидетельствуют о высокой культуре, эрудиции и вкусе, поэтому, кажется, трудно отдать чему-либо предпочтение. Тем более что он любит работать «вариантами» над той или иной «пластической темой», как он сам выражается, в разных техниках, возвращаясь к ней в разные периоды творчества. Он считает, что «пластическая тема» — это знак «пластического состояния», которое, возникая, воплощается в таких случаях совершенно по-разному, сохраняя основное — знак. Наверное, этот знак совсем по-соссюровски содержит в себе и обозначаемое, и обозначающее.

С моей точки зрения очень серьезная, достойная и профессиональная выставка. Приятно, что ощущается основательная культура цвета, …есть настойчивое стремление выразить свои ощущения жизни, свое художественное видение.

Изменяется само назначение сюжета — его создаёт не действие, а взаимодействие мельчайших примет ежедневного тока жизни.
Они составляют новую поэтику, которая невольно спорит с привычными эстетическими стереотипами. Например, всем нам кажется само собой разумеющимся восторженное преклонение перед классической красотой Петербурга-Ленинграда, его гармонией и державным величием. И на этой выставке встречаются вариации подобного образного строя. Но вот висит «Ночной Невский» А. Парыгина. Грубо-шершавая фактура, темная бездна. Во мраке вспыхивают тревожные огни, они порождают резкое душевное напряжение. Ни о каком царственном великолепии городского ландшафта и не помышляешь — оно не то чтобы отбрасывается или отрицается, но уходит куда-то за кулисы, уступая место драматизму современного мироощущения. Изображен-то не «город-музей» для любопытствующих экскурсантов, а среда жизни наших дней, где ищут, любят, борются, страдают. Это и определяет восприятие.