Семь огней

На кривеньких ножках заморыши-детки!
Вялый одуванчик у пыльного пня!
И старая птица, ослепшая в клетке!
Я скажу! Я знаю! Слушайте меня!

Был мой танцор чернобров и румян,
Блестели стеклянные глазки;
Два винтика цепко сжимали мой стан,
Кружили в размеренной пляске.

Мы тайнобрачные цветы…
Никто не знал, что мы любили,
Что аромат любовной пыли
Вдохнули вместе я и ты!

Там, в глубине подземной тьмы,
Корнями мы сплелись случайно,
И как свершилась наша тайна —
Не знали мы!

Да будет проклята Луна!
Для нас, безумных и влюблённых,
В наш кубок снов неутолённых
Вливает мёртвого вина…

На свиданье меня месяц звал голубой. <…>
И охватит меня бледный лунный туман,
Серебристым кольцом обовьет он мой стан…
Он скользнёт по плечам, станет кудри ласкать,
На ресницах моих поцелуем дрожать…
Он откроет душе, как ночному цветку,
Невозможной мечты и восторг и тоску.

Есть у сирени тёмное счастье —
Тёмное счастье в пять лепестков!

Я пришла душою смелой
Вникнуть в трепет голубой
На последние ступени,
Где слились с тенями тени,
Где в сребристо-пыльной пене
Ждёт меня морской прибой. <…>

Он зовёт меня в молчанье,
В глубь без звука, без дыханья,
В упоенье колыханья
Без лучей и без огня.

И в тоске, как вздох бездонной,
Лунным светом опьянённый,
Рвёт оковы берегов…

Мы сшили кровавое знамя свободы,
Мы будем хранить его долгие годы,
Но мы не расстанемся с ним!

Всё слушаем мы: не забьёт ли тревога!
Не стукнет ли жданный сигнал у порога!..
Нам чужды и жалость и страх!
Мы бедные пчёлки, работницы-пчёлки,
Мы ждём, и покорно мелькают иголки
В измученных наших руках…

Как белых бабочек летающая стая,
Коснёшься ты ресниц опущенных моих…
Закинув голову, отдам тебе уста я,
Чтоб, тая, мог ты умереть на них!

Шаммурамат. Любви Арея хотела я. И принесли мне труп его! Не сохранила его Иштар, потому что нет для неё любимых. Они только камень жертвенника её.

… сочинила я, покорная духу времени, революционное стихотворение «Пчёлки». Там было всё, что полагалось для свержения царизма <…>.
Кто-то послал это стихотворение в Женеву, и оно было напечатано в большевистском журнале.
Впоследствии, в дни «полусвобод», я читала его с эстрады, причём распорядители-студенты уводили присутствовавшего для порядка полицейского в буфет и поили его водкой, пока я колебала устои. Тогда ещё действовала цензура и вне разрешённой программы ничего нельзя было читать.
Вернувшийся в залу пристав, удивляясь чрезмерной возбужденности аудитории, спрашивал:
— Что она там такое читала?
— А вот только то, что в программе. «Моя любовь, как странный сон».
— Чего же они, чудаки, так волнуются? Ведь это же ейная любовь, а не ихняя.

Стихотворения настолько ярки, колоритны, так богаты истинным чувством, так мастерски отчеканены в смысле формы, что должны обратить на себя внимание всякого, кто интересуется поэзией.^[1][2]

В стихах Тэффи радует больше всего их литературность в лучшем смысле этого слова. <…> Поэтесса говорит не о себе и не о том, что она любит, а о той, какая она могла бы быть, и о том, что она могла бы любить. Отсюда маска, которую она носит с торжественной грацией и, кажется, даже с чуть заметной улыбкой. Это очень успокаивает читателя, и он не боится попасть впросак вместе с автором.^[2]
Тэффи любит средневековье и знает его таким, каким его знал Верлен, — огромным и нежным. Мало того, она знает сказки средневековья, и не слащаво-поучительные или безвкусно декоративные, <…> а подлинные, изящно-простые, как у <…> сказочников XVII века. <…>
Менее удачно справляется Тэффи с темами Ассирии и Вавилона, желание найти в них красоту иную, чем красота декоративности, и связать её с нашими переживаниями кажется слишком экзотическим.^[3]

Стихи г-жи Тэффи — ряд общих мест модернизма. Если угодно, в стихах г-жи Тэффи много красивого, красочного, эффектного; но это — красота дорогих косметик, красочность десятой копии, эффекты ловкого режиссёра. У всех поэтов, от Гейне до Блока, от Леконта де Лиля до Бальмонта, позаимствованы г-жой Тэффи образы, эпитеты и приёмы, и не без искусности слажены в строфы и новые стихотворения. «Семью огнями» называет г-жа Тэффи семь камней: сапфир, аметист, александрит, рубин, изумруд, алмаз, топаз. Увы, ожерелье г-жи Тэффи — из камней поддельных.^[4][5][2]

… сборник навеян мотивами поэзии Ф. Сологуба. Она мечтает спрятаться от жестокой действительности в милый мир «драгоценных камней». Образ её лирического героя зыбок и изменчив. В нём — отрешённость от мира, тоска и одиночество. Сборник отразил растерянность Тэффи в первые годы реакции.^[6]