Ча́йник — небольшой закрытый сосуд с носиком, крышкой (иногда без неё) и ручкой для подогревания и кипячения воды, а также для заваривания чая. Обычно чайники изготавливаются из металла, керамики или стекла.
Чайники бывают электрические и для нагревания на внешнем источнике огня. Также «чайниками» на жаргонном языке часто называют неопытных пользователей какого-либо технического продукта, чаще всего — компьютера.
Чайник в афоризмах и коротких цитатах
...крышка чайника начала приподыматься, и из-под неё выглянули свежие беленькие цветочкибузины, затем выросли и длинные зелёные ветви. Они росли даже из носика чайника, и скоро перед мальчиком был целый куст...
Горничная жены пензенского жандармского полковника несла чайник, полный кипятком; дитя её барыни, бежавши, наткнулся на горничную, и та пролила кипяток; ребёнок был обварен.[1]
...чай разливала тонкая изящная ручка, но не ловка́ она была, чайник выскользнул из неё, упал и — носика как не бывало, ручки тоже, о крышке же и говорить нечего, — о ней сказано уже довольно. Калека-чайник без чувств лежал на полу, горячая вода бежала из него ручьём.[2]
Клопы едят больных, а доктор вместо того, чтобы взять чайник с кипятком и выварить кровати, да помазать щели скипидаром с постным маслом, оставляет клопов есть больных и красноречиво рассказывает об этом в земском собрании.[3]
— Александр Энгельгардт, «Письма из деревни» (письмо пятое), 1875
А вот русский человек, как есть, ничего не выдумал. Сказывают, будто самовар изобрел. Вещь хорошая, а все-таки чайник с кипятком сейчас бы его должность исправлять мог…[4]
— Евгений Салиас-де-Турнемир, «Аракчеевский сынок», 1888
В лучшей гостинице, где пришлось нам ночевать, мы после девяти часов вечера могли только получить чайник кипятку, так как самовара уже не полагается.[5]
— Афанасий Фет, «Мои воспоминания» (часть II), до 1889
Глупые люди, <...> Согрѣваютъ кипятокъ въ чайникѣ, а выписать изъ Россіи самоваръ, такъ куда было-бы лучше и дешевле.[6]
— Николай Лейкин, «В гостях у турок», 1897
И лавирует половой между пьяными столами, вывертываясь и изгибаясь, жонглируя над головой высоко поднятым подносом на ладони, и на подносе иногда два и семь ― то есть два чайника с кипятком и семь приборов.[7]
Мне как-то раз случилось на одном земском собрании слушать отчет земского доктора, в котором он очень красноречиво указывал на недостатки местной больницы, причем, между прочим, сообщил, что в больнице очень много клопов, которые страшно беспокоят больных и это особенно вредно для нервных больных. Господи ты боже мой! Клопы едят больных, а доктор вместо того, чтобы взять чайник с кипятком и выварить кровати, да помазать щели скипидаром с постным маслом, оставляет клопов есть больных и красноречиво рассказывает об этом в земском собрании.[3]
— Александр Энгельгардт, «Письма из деревни» (письмо пятое), 1875
Садятся трое, распоясываются и заказывают: «Два и три!» И несет половой за гривенник две пары и три прибора. Третий прибор бесплатно. Да раз десять с чайником за водой сбегает.
— Чай-то жиденек, попроси подбавить! — просит гость.
Подбавят — и ещё бегай за кипятком. <...>
А в праздничные дни к вечеру трактир сплошь битком набит пьяными ― места нет. И лавирует половой между пьяными столами, вывертываясь и изгибаясь, жонглируя над головой высоко поднятым подносом на ладони, и на подносе иногда два и семь ― то есть два чайника с кипятком и семь приборов. И «на чай» посетители, требовавшие только чай, ничего не давали, разве только иногда две или три копейки, да и то за особую услугу.[7]
Прибавлю еще одну дамскую историю. Горничная жены пензенского жандармского полковника несла чайник, полный кипятком; дитя её барыни, бежавши, наткнулся на горничную, и та пролила кипяток; ребёнок был обварен. Барыня, чтоб отомстить той же монетой, велела привести ребёнка горничной и обварила ему руку из самовара…[1]
Бахчисарай с его тесной горной улицей, харчевнями, лавками, медными и жестяными производствами, действующими открыто на глазах прохожих, сохранил полностью характер азиатского города. В лучшей гостинице, где пришлось нам ночевать, мы после девяти часов вечера могли только получить чайник кипятку, так как самовара уже не полагается.[5]
— Афанасий Фет, «Мои воспоминания» (часть II), до 1889
Прислуживал спиногрудый горбун: половой; храпели кругом тяжкозадые ночные извозчики: в черных лаковых шапках; кому-нибудь из них приносился в огромном чайнике особый вид кипятка, именуемый «водой»; спиртные напитки запрещались; и их приносили в чайнике, под видом воды; позднее в чайную приводили ― Бердяева, Вячеслава Иванова, Гершензона: с заседания Религиозно-философского общества, происходившего в морозовском особняке (угол Смоленского и Глазовского).[9]
Мальчик посмотрел; крышка чайника начала приподыматься, и из-под неё выглянули свежие беленькие цветочки бузины, затем выросли и длинные зелёные ветви. Они росли даже из носика чайника, и скоро перед мальчиком был целый куст; ветви тянулись к самой постели и раздвигали занавески. Как славно цвела и благоухала бузина! Из зелени её выглядывало ласковое лицо старушки, одетой в какое-то удивительное платье, зелёное, как листья бузины, и всё усеянное белыми цветочками. Сразу даже не разобрать было — платье ли это, или просто зелень и живые цветочки бузины.
— Что это за старушка? — спросил мальчик.
— Римляне и греки звали её Дриадой! — сказал старичок. — Но для нас это слишком мудрёное имя, и в Новой слободке ей дали прозвище получше: Бузинная матушка. Смотри же на неё хорошенько да слушай, что я буду рассказывать!
Всё это говорил чайник в пору беспечальной юности. Тогда он стоял на накрытом столе; чай разливала тонкая изящная ручка, но не ловка́ она была, чайник выскользнул из неё, упал и — носика как не бывало, ручки тоже, о крышке же и говорить нечего, — о ней сказано уже довольно. Калека-чайник без чувств лежал на полу, горячая вода бежала из него ручьём. Ему был нанесён тяжёлый удар, и тяжелее всего было то, что смеялись-то не над неловкою рукою, а над ним.
«Этого мне никогда не забыть!» говорил чайник, рассказывая впоследствии свою биографию самому себе. «Меня прозвали калекою, ткнули куда-то в угол, а на другой день подарили женщине, получавшей обыкновенно остатки со стола. Пришлось мне попасть в бедную обстановку, стоять без пользы, без всякой цели — и внутренней и внешней. Но вот стоял я, стоял, и вдруг — для меня началась новая, лучшая жизнь. Да, бываешь тем, а становишься совсем иным. Меня набили землёю, — для чайника это то же, что быть зарытым в землю, но в эту землю посадили цветочную луковицу. Кто посадил, кто подарил её мне, не знаю, но она была дана мне взамен китайской травки, взамен кипятка, взамен отбитой ручки и носика»...[2]
Вон немец обезьяну выдумал! Это всем известно, кроме его самого. Англичанин ― бифштекс, гишпанец ― гитару, итальянец ― макароны, голландец ― червонец, француз ― много чего выдумал, не перечесть! Только всё пустяки, американец сплоховал, даже собственного языка не придумал, на чужом болтает. А вот русский человек, как есть, ничего не выдумал. Сказывают, будто самовар изобрел. Вещь хорошая, а все-таки чайник с кипятком сейчас бы его должность исправлять мог…[4]
— Евгений Салиас-де-Турнемир, «Аракчеевский сынок», 1888
― Слушайте, Францъ! Намъ этого кипятку мало. Принесите ещё. Поняли? Кипятку. Оште кипятку.
И Николай Ивановичъ стукнулъ по чайнику съ кипяткомъ.
― Оште горѣшта вода? Тосъ часъ, господине. Корридорный выбѣжалъ изъ номера и черезъ минуту явился оаять съ большимъ мѣднымъ чайникомъ, полнымъ кипятку.
― Глупые люди, ― замѣтила Глафира Семеновна. ― Согрѣваютъ кипятокъ въ чайникѣ, а выписать изъ Россіи самоваръ, такъ куда было-бы лучше и дешевле.[6]
— Николай Лейкин, «В гостях у турок», 1897
― А потом у меня три топаза пропало. Было десять, стало семь, вот так-то! На вопрос дедушки, почему же Рудик не взял все десять, бабушка ответила, что он хитер и тащит понемногу, чтобы она не заметила. Оставшиеся топазы бабушка решила перепрятать, достала их из старого чайника, зашила в марлю и приколола ко внутренней стороне своего матраца, приговаривая, что туда Рудик заглянуть не додумается. Потом она забыла про это, вытряхнула матрац на балконе, а когда хватилась, мешочка с привезенными дедушкой из Индии топазами простыл под нашими окнами и след.[12]
— Павел Санаев, «Похороните меня за плинтусом», 1995
Рядом с болотцем, обходя вокруг по морошке и высоким, до пояса, зарослям голубики, сплошь синим от ягод, обнаружил вытекающий из них ручеек с крошечным омутком, можно при случае и окунуться. Я зачерпнул в жестяной чайник холодной, аж пальцы свело, воды, попытался разжечь печь, но ничего у меня не получилось, лишь напустил в помещение дыму. Вблизи зимовья разжег костерок, потом вбил в землю две рогатульки и на перекладину из стволика березки повесил чайник. Завозившись, не сразу расслышал скрип дверцы за спиной.[13]
— Анатолий Приставкин, «Вагончик мой дальний», 2005
Кто-то говорил: Юрий Коваль разбрасывается. Писатель, а рисует, обжигает эмали на кастрюльной фабрике. Он бродит по лесам и болотам, сидит на Цыпиной горе, чья высота всего-то двести метров, а видно, говорит Коваль, всю Россию, – и песню поёт про Ивана в сундуке.
Но вот как-то раз пришли к нему некоторые люди и сказали:
— Открываем выставку! Называется «Ни уму, ни сердцу». Есть ли у вас что-нибудь для нас?
Коваль искал-искал, всю мастерскую перерыл, нашёл старый чайник без носика. Понёс на выставку, но с дороги домой вернулся.
— Нет, — говорит, — мне этот чайник дороже всего на свете. Многое уму говорит. Я, может быть, разбрасываюсь, но всё же я очень любящий чайники без носиков человек.
А мы добавим, что не только чайники без носиков, но и очень любящий людей.[11]
Ещё есть чайник, бурь воды сподвижник,
чья плодородна и пригожа стать,
и в кофеине сочинитель ищет
напутствия: как чайник описать. Он внове здесь, он родом не отсюда, хоть самоварен кипятка настой, всем не чета, чьё звание ― посуда, он ― знатный вестник рыбки золотой.
Проситель молвит: ― Государь мой, чайник,
будь милостив, я головой поник.
Ему немедля чайник отвечает
и попрошайку кофием поит. Сам возбурлит и сам угомонится ручной вулкан, послушный добродей. Проснулась телевизора темница, в ней, взаперти, шумит раздор идей.
Наружу рвётся чрез стекло, бранится
постылый вздор ― как он сюда проник?
В больнице быть! Быть дале, чем больница!
Лишь бы опрятно быть вдали от них! Меж тем, земные бедствия ― кровавы. На праведников до́лжно уповать. Молящемуся грешнику ― в кровати дано лежать и чайник воспевать.
— Белла Ахмадулина, «Я с ним простилась. Он — не стал прощаться...», 2002
Что же случилось с Тобой
И со всеми нами?
Даже чайники на меня смотрят
Твоими глазами... <...>
О чем же я?.. Что говорю?
Вот, сижу, на чайник смотрю
И даже не думаю.
(Ах уж, все эти «даже»! ―
они как драже раздражают
в общем пейзаже
серого текста сырого… )
Что же случилось с Тобой?[10]
↑ 12А. И. Герцен, «Былое и думы» (часть четвёртая). — Лондон: Вольная русская типография и журнал «Колокол», 1866 г.
↑ 12Собрание сочинений Андерсена в четырёх томах. — 1-e издание. — СПб., 1894 г. — Том 2. — С.286
↑ 12А.Н.Энгельгардт. Из деревни. 12 писем. 1872-1887 гг. — М.: Гос. изд-во сельскохозяйственной литературы, 1956 г.
↑ 12Е. А. Салиас-де-Турнемир. Аракчеевский сынок. Аракчеевский подкидыш. — СПб: «Печатный Двор», 1993 г.
↑ 12Фет А. А. Воспоминания (сост. и прим. А. Тархова). — М.: Правда, 1983 г.
↑ 12Н. А. Лейкинъ. Въ гостяхъ у турокъ. Юмористическое описаніе путешествія супруговъ Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановыхъ черезъ Славянскія земли въ Константинополь. Изданіе второе.— С.-Петербургъ. Высочайше утв. Т-во Печатня С. П. Яковлева. 1897 г.
