Мо́ре — часть океана, не полностью обособленная сушей, подводным рельефом, полуостровами или островами, однако, сохранившая связь с основным водным пространством. Моря отличаются от Мирового океана своеобразием гидрологического и климатического режима, что связано с их окраинным положением относительно океанов, влиянием суши, а также замедлением водообмена из-за ограниченности связи с открытой частью.
В нестрогом смысле слова «морем» нередко именуют очень крупное солёное озеро (наподобие Аральского или Каспийского). «Лунными морями» традиционно называли равнинные участки поверхности Луны, в телескоп имевшие вид обширных водных пространств. А в переносном смысле — под «морем» имеют в виду необъятное количество или крайнее изобилие чего-либо.
Море в афоризмах и кратких высказываниях
Море не знает жалости, и если осторожность спасает предусмотрительных, то невнимательных губит небрежность.
Ах, море, дикое, вольное море! Ты да ветер носите человека из страны в страну, и всюду он носится вместе с домом своим, как улитка, всюду носит с собою часть своей родины, клочок родной почвы!
Море неподвластно деспотам. На поверхности морей они могут ещё чинить беззакония, вести войны, убивать себе подобных. Но на глубине тридцати футов под водою они бессильны, тут их могущество кончается!
Море — это всё! Оно покрывает собою семь десятых земного шара. Дыхание его чисто, животворно. В его безбрежной пустыне человек не чувствует себя одиноким, ибо вокруг себя он ощущает биение жизни.
Море есть море. Прекрасней моря нет ничего. Это надо увидеть своими глазами.[6]
— Вера Панова, «Серёжа», 1955
Море сменяло сушу, суша ― море. Недаром же находят остатки рыб и морских животных там, где море сейчас за тридевять земель.[7]
— Борис Ляпунов, «Неоткрытая планета», 1963
Что, если море ― мыслящее существо,
А волны ― это мысли моря...[8]
— Давид Самойлов, «Читая фантаста», 1965
Море соединяет континенты и людей, море — такое же серьезное понятие, как земля, смерть, жизнь и любовь.
Я привык думать о море как о разумном существе.
Землетрясение ― своего рода растянутый во времени взрыв. Не проходят бесследно землетрясения и для океана. Во впадинах рвется кора, возникают сбросы и оползни, рождаются коварные волны, которые японцы назвали «цунами». В открытом море они редко заметны. Бывали, правда, такие случаи, когда судно словно натыкалось на невидимую преграду ― это возникала ударная «стоячая» волна. Но чаще всего волны цунами незаметно подкрадываются к берегам. В открытом море они движутся со скоростью самолёта ― до восьмисот километров в час.[7]
— Борис Ляпунов, «Неоткрытая планета», 1963
Земная жизнь зародилась в воде. Всё, что сейчас ползает, бегает и растёт на земле, всё, что летает над землёй, и всё, что роется под землёй, — всё когда-то вышло из моря.
Значит, и мы, люди, тоже «начинались» в море.
Наше тело до сих пор наполовину состоит из воды.
Наши руки и ноги — это бывшие грудные и брюшные плавники рыб. Наши лёгкие образовались из рыбьего плавательного пузыря. Наше сердце гонит по жилам кровь, солёную, как морская вода. И удары нашего пульса так же ритмичны, как приливы и отливы моря...[11]
— Николай Сладков, «Мы вышли из моря» (из книги «Подводная газета»), 1966
...только к концу XX в. стала понятной роль гигантских паводков, обусловленных оледенениями, в формировании лика Земли. Появились геологические, гляциологические и океанологические материалы, свидетельствующие о том, что позднечетвертичные ледники полностью перекрывали полярные области Северного полушария, глубоко проникая в умеренные широты. В Северной Америке соединявшиеся Лаврентийский и Кордильерский ледниковые покровы бронировали сток всех рек бассейнов Северной Атлантики и Пацифики. В результате подпруживания крупнейших североамериканских рек — Колумбии, Спокана, Кларк-Форка, Флатхеда и др. — вдоль краев ледников скапливались гигантские пресноводные моря. Следы крупнейших из них — ледниково-подпрудных озер Бонневил, Миссула и Спокан — были открыты еще в конце XIX — начале XX в.[12]
— Алексей Рудой, «Ледниковые катастрофы в новейшей истории Земли», 2000
Рассказы дальневосточных учёных похожи на шаманские откровения. Один из них рассказывал об обманчивой привлекательности чужих тёплых морей: «В мире все молятся на приход холодных вод. Тёплое море малопродуктивно, высокопродуктивны холодные моря». Выходил на гумилёвские обобщения: «В краях тёплых морей цивилизация развивалась вдоль рек ― Индия, Китай… По берегам морей цивилизация развивалась там, где моря ― холодные». В северных морях не так комфортно купаться, но купание ― баловство; зато в холодной воде водятся самые толстые рыбы, самые крупные крабы.[13]
— Василий Авченко, «Кристалл в прозрачной оправе». Рассказы о воде и камнях, 2015
Море в мемуарах, письмах и дневниковой прозе
…вся жизнь есть чередование тяжелой действительности со скоропроходящими сновидениями и грёзами о счастье… Пристани нет… Плыви по этому морю, пока оно не охватит и не погрузит тебя в глубину свою.[14]
— Пётр Чайковский из письма Н. Ф. фон-Мекк, 17/29 февраля 1878 г.
...под горой Донец, равнины и степи, с разбросанным деревнями, тонут в вишневых садах, а мне, полному дум прошедшего, казалось, я стою на высоком утёсе: равнины — море, деревни — суда! На море штиль, ничего не трогается; порой на горизонте безмерного пространства, как бы всплывавшая телега казалась чудовищем; рассыпанные стада — морскими птицами. Да, украинские степи казались мне затихнувшим морем! Море это извергало тысячи чудовищ на берег нашего отечества — и извергало набеги половецкие. Половцы врывались в наши пределы, пепелили города и селенья, уничтожали леса, брали пленных, которых редко обращали в рабство, а больше меняли на золото; но завоевать Россию не могли...[15]
Крайне интересно влияние моря на растительность. Например, яд зверобоя, борца, чемерицы у моря несравненно слабее, чем в горах. То же самое можно сказать относительно укусов змей, шершней и ос.[16]
Свои детские и отроческие годы я провёл в постоянном, и ненасытном, и всегда ненасытимом созерцании моря. Редкий день проходил без того, чтобы мы ... не побывали на берегу два, а то и три раза. ...Оно жило перед нами своей жизнью, ежечасно меняло свой цвет... Этот йодистый, зовущий и вечно зовущий запах моря; этот зовущий, вечно зовущий шум набегающих и убегающих волн... Того моря, блаженного моря блаженного детства уже не видать мне – разве что в себе самом.[9]
А вечером ― Коктебель. Шумный ужин и, если все (вернее, наша группа) не устали, мы идём на дачу Павловых танцевать и слушать музыку… Впрочем, когда наступили лунные ночи, усидеть в комнате очень трудно, даже под музыку. Лучше идти на море и, взобравшись на острые камни, слушать рокот моря.[17]
…Всех нас объединяют общие интересы, наша преданность и любовь к морю... Я не знаю, что рождает эту любовь. Может быть, это бесконечная переменчивость воды, а может быть, корабли на её глади, а возможно, то, что все мы вышли из моря... Ведь это биологический факт, что в крови, текущей в наших жилах, как и в наших слезах, точно такой же процент соли, что и в воде океанов... Мы накрепко связаны с морем, и когда мы приходим к нему, чтобы плавать или просто смотреть на него, это всегда возвращение к тому, откуда мы пришли...
Город <Стокгольм> большой, красивый и богатый. Залив, где швартуются большие океанские корабли, делит его на две части ― живописную старую и элегантную современную, новую. Но море ― в центре города, и в этом его своеобразие. Собственно, это не море, а устье реки, впадающее в пролив Каттегат.[18]
— Борис Бабочкин, Дневник, 1963 год
Круглый год, за исключением зимы, он носил черную морскую фуражку с лакированным козырьком. Ему нравилось находиться вблизи воды, он обожал море. В этой стране так ближе всего можно подобраться к свободе. Даже посмотреть на море иногда бывает достаточно, и он смотрел и фотографировал его большую часть жизни.[19]
...море через него, вдохновенного, само с людьми говорило. Волны плещут, будто их кто-то из глубины полными пригоршнями бросает. Хлещут на берег с размаху, расшвыривая каменную мелкоту и шурша щебёнкой и галькой покрупнее, то съезжающей вниз, то выезжающей вверх подвижной, дробящейся массой на множестве шарикоподшипников. Гудят зеленые волны ― шмелями, басовыми струнами. Белые гребни их так раскаленно белы, что оттого только, что просто смотришь на них, больно становится зрачкам. На берегу ― что может быть в такую погоду на берегу? Камни, сдвинутые с места, вывороченные, разбросанные, перетасованные, да морская трава, спутанными космами, клубками, подушками проседающая под ногами, остро пахнущая йодом, еще влажная, но по краям начинающая уже подсыхать и шелестеть, да всевозможные, мелкие и покрупнее, хаотичные, чужеродные, выброшенные волнами предметы ― бутылки, тапки, пакеты, обломки чьей-то самодельной лодки.[20]
— Владимир Алейников, «Тадзимас», 2002
Необходимость пляжа и моря — это во многом навязанный стереотип последних лет, который мы уже воспринимаем как собственное мнение. Наши предки, даже обеспеченные, не ездили массово на заграничные моря.[21]
— Олег Сафонов (из интервью), 2015
Море в беллетристике и художественной прозе
То же произошло и с Угрюм-Бурчеевым. Едва увидел он массу воды, как в голове его уже утвердилась мысль, что у него будет свое собственное море. И так как за эту мысль никто не угрожал ему шпицрутенами, то он стал развивать ее дальше и дальше. Есть море — значит, есть и флоты; во-первых, разумеется, военный, потом торговый. Военный флот то и дело бомбардирует; торговый — перевозит драгоценные грузы. Но так как Глупов всем изобилует и ничего, кроме розог и административных мероприятий, не потребляет, другие же страны, как-то: село Недоедово, деревня Голодаевка и проч., суть совершенно голодные и притом до чрезмерности жадные, то естественно, что торговый баланс всегда склоняется в пользу Глупова. Является великое изобилие звонкой монеты, которую, однако ж, глуповцы презирают и бросают в навоз, а из навоза секретным образом выкапывают ее евреи и употребляют на исходатайствование железнодорожных концессий.[22]
Нет ничего изменчивее моря. Вдребезги разбив сегодня о рифы какой-нибудь корабль, завтра оно снова погружается в безмятежную дремоту, окутываясь мечтательной дымкой. Море топит в своей пучине и человека, и самое время – оно принадлежит вечности.[23]
— Нет, море похоже на сушу, только куда страшнее. И раз есть люди на берегу, значит, есть люди и в море — может, они и мертвецы, но всё равно люди; а что до дьяволов, так нет ужаснее морских дьяволов.
К вечеру еще ниже свесились тучи над полями. Казалось, стоило бросить шапку кверху, и она застряла бы в тучах. Повалил мокрый, пухлый снег. Дали сначала завесились метелью, как будто кисеею, затем потонули в мутном, медленно зыблющемся море, сквозь которое только смутно синели леса и чернелись поселки. Но скоро море это сгустилось и, споспешествуемое наступающею тьмою, покрыло непроницаемой завесой и дали, и леса, и деревни. Хутор остался лицом к лицу с снежною бездной, тихо, но неудержимо падающей с неба.[24]
— Александр Эртель, «Записки Степняка», 1883
Когда всесильный Магадэва создал прекрасную Индию, он слетел на землю ею полюбоваться. От его полёта пронёсся тёплый, благоухающий ветер. Гордые пальмы преклонили пред Магадэвой свои вершины, и расцвели под его взглядом чистые, белые, нежные, ароматные лилии. Магадэва сорвал одну из лилий и кинул её в лазурное море. Ветер заколебал кристальную воду и закутал прекрасную лилию белою пеной. Минута, — и из этого букета пены расцвела женщина — нежная, благоухающая, как лилия, лёгкая, как ветер, изменчивая, как море, с красотой, блистающей, как пена морская, и скоро преходящей, как эта пена.
О, только бы жить! Я хочу видеть, как солнце опускается за горой, и синее небо покрывается яркими звёздами, как на зеркальной поверхности моря появляются белые барашки, и целые скалы волн разбиваются друг о друга под голос неожиданной бури. Я хочу броситься в челнок навстречу этой буре...
— Алексей Апухтин, «Между жизнью и смертью» (фантастический рассказ), 1892
Море — смеялось. Под лёгким дуновением знойного ветра оно вздрагивало и, покрываясь мелкой рябью, ослепительно ярко отражавшей солнце, улыбалось голубому небу тысячами серебряных улыбок. В глубоком пространстве между морем и небом носился веселый плеск волн, взбегавших одна за другою на пологий берег песчаной косы. Этот звук и блеск солнца, тысячекратно отраженного рябью моря, гармонично сливались в непрерывное движение, полное живой радости. Солнце было счастливо тем, что светило; море - тем, что отражало его ликующий свет.
В океане, где я живу, как вы под железной крышей, — вода светится на три аршина, а рыбы летают по воздуху на манер галок! Это говорю вам я, штурман «Четырёх ветров», хотя её и чинили в прошлом году! <...> В море, говорю я вам, бывают чудеса, когда ваш собственный корабль плывёт на вас, словно вы перед зеркалом!
― Море — это многоэтажное здание. В каждом «этаже» живут свои обитатели, которые не поднимаются в верхние и не спускаются в нижние «этажи».
― Ну, это, положим, не только в море, ― сказал Симпкинс. ― И на земле житель подвала «не вхож» в бельэтаж…
― Маленькая разница, ― вмешался в разговор Мюллер, ― люди из подвала могли бы жить и в «бельэтаже», как вы говорите, а морские жители… для них это было бы гибелью. Если глубоководная рыба неосторожно поднимется выше установленного предела, она там разорвется, как взрывается паровой котёл, когда его стенки не выдерживают внутреннего давления.
― Гм… так что морские обитатели бельэтажа могут спать спокойно, не боясь нападения снизу? В каждом этаже есть свои хищники.[4]
― Разве у моря можно украсть? А море это и есть вольная жизнь народная, и что из него ни возьми, все туда же воротится. Ведь это сверху порядок да теплынь, покуда солнышко, а там, во глубине-то, во мраке вед, чего не творится: все жует, все снует, во взаимности друг скрозь дружку проходит, и между тем, заметь, ничего не убавляется, а человеку, царю природы, от этого прибыль и пропитание!
― Так ведь совестно, Николушка! ― краснея, возражала Таня. ― Так только звери лесные живут...[5]
Старик же постоянно думал о море как о женщине, которая дарит великие милости или отказывает в них, а если и позволяет себе необдуманные или недобрые поступки, — что поделаешь, такова уж ее природа.
Мысленно он всегда звал море la mar, как зовут его по-испански люди, которые его любят. Порою те, кто его любит, говорят о нём дурно, но всегда как о женщине, в женском роде. Рыбаки помоложе, из тех, кто пользуется буями вместо поплавков для своих снастей и ходят на моторных лодках, купленных в те дни, когда акулья печёнка была в большой цене, называют море el mar, то есть в мужском роде. Они говорят о нём как о пространстве, как о сопернике, а порою даже как о враге. Старик же постоянно думал о море как о женщине, которая дарит великие милости или отказывает в них, а если и позволяет себе необдуманные или недобрые поступки, — что поделаешь, такова уж её природа. «Луна волнует море, как женщину», — думал старик.
Лес приближает море, и сам как море, и корабли туч ночуют у его зелёных причалов… но стучит топоришко, и воздушные транспорты влаги плывут транзитом через нашу страну, не задерживаясь на разрушенных полустанках.[25]
― А море? ― спросил Сережа. ― Какое оно?
― Море, ― повторил дядя. ― Море? Как тебе сказать. Море есть море. Прекрасней моря нет ничего. Это надо увидеть своими глазами.
― А когда шторм, ― спросил Шурик, ― страшно?
― Шторм ― это прекрасно, ― ответил дядя. ― На море все прекрасно. ― Задумчиво качая головой, он прочитал стих: Не все ли равно, сказал он, где? Еще спокойней лежать в воде. И стал надевать брюки.[6]
— Вера Панова, «Серёжа», 1955
В морской воде главную роль играют, конечно, кислород и водород, которые и образуют самое-то воду. Если она заключает в себе эти элементы в размере девяноста шести с половиной процентов своего веса, то хлора в ней всего два процента, натрия один и четырнадцать сотых процента, магния, серы, кальция, брома, рубидия ― сотые и тысячные доли процента, а, скажем, золота ― ничтожнейшие, миллионные доли процента. Но если помножить эти ничтожнейшие количества золота на миллиарды тонн воды Мирового океана, то в ней окажутся сотни миллионов тонн золота!
― Вот бы научиться добывать это золото, ― задумчиво проговорил Марат. ― Вот это была бы валюта! Грандиозный, неисчерпаемый золотой фонд Советского Союза![26]
— Григорий Адамов, «Тайна двух океанов», 1959
Море соединяет континенты и людей, море — такое же серьезное понятие, как земля, смерть, жизнь и любовь.
Я привык думать о море как о разумном существе. Всегда кажется, что оно знает мои мысли и ведает мои намерения. Когда в детстве мама приучала меня верить в Бога, мне также казалось, что он, Бог, знает все, что сейчас во мне. И тут не солжешь. И когда много лет назад мне пришлось тонуть на разбитом корабле, и страх сжимал душу, я вдруг понял, что море видит мой страх и это не нравится ему. Я ощутил это своей кожей. Как ощущаешь взгляд, который сверлит тебе затылок через замочную скважину. И постарался вытряхнуть из себя страх. И заорал, хлебая соленую холодную воду, какие-то дерзкие и богохульные слова…
Оно умеет заглядывать в душу, это мокрое соленое существо, которое двигается вслед, которое не знает, что такое покой, которое никогда не может удобно улечься в жесткое ложе своих берегов.
Ведь с тех пор, как возникла земля, море не может успокоиться, с тех пор бьются море против суши, суша против моря. А человеку подчас приходится очень туго между ними – между сушей и морем, между морем и сушей. Не любит его море за то, что к земле он больше привязан.[9]
Ведь барон Кервол отродясь не видовал моря. Его земли были землею: полям, лугами, болотами, лесами, холмами, горами. Землею. И камнями. Никак не морем. Море для него было мыслью о море.
Ясно было, что жизнь без людей ― ничто, но все равно я был полон уверенности, что смогу найти те ископаемые флюиды Апшерона, те миражи, возникавшие при взгляде за море, за спину мира, ― которые вскармливали мою юность. <...> Я хочу, чтобы там, за морем, ― был мир ума! Цивилизация![27]
Безмолвное море, лазурное море,
Стою очарован над бездной твоей.
Ты живо; ты дышишь; смятенной любовью,
Тревожною думой наполнено ты.
Безмолвное море, лазурное море,
Открой мне глубокую тайну твою:
Что движет твое необъятное лоно?
Чем дышит твоя напряженная грудь? <...>
Обманчив твоей неподвижности вид:
Ты в бездне покойной скрываешь смятенье,
Ты, небом любуясь, дрожишь за него.[28]
Нелюдимо наше море, День и ночь шумит оно; В роковом его просторе Много бед погребено. <...>
Смело, братья! Туча грянет,
Закипит громада вод,
Выше вал сердитый встанет,
Глубже бездна упадет![2]
Роковые колышутся зори,
Непогодою дышит восток,
И приливное рушится море
На исчерченный за ночь песок. Под веслом со случайной триремы В Архимедовой мудрой руке Непонятный узор теоремы Возникал на прибрежном песке. <...>
Но, как варвар, жестокое, утро
И прилив одичалых морей
Отомстили ― и старости мудрой,
И отваге, и грезе моей…[29]
— Марк Тарловский, «Песок», 4 марта 1925
Уныние и сумрачность зимы, Пустыня неприветливых предгорий,
В багряной смушке дальние холмы,
А там, за ними, ― чувствуется ― море.[30]
— Иван Бунин, «Уныние и сумрачность зимы...», 1925
Эти камни созданы мною ―
Их сапфирами я зову:
Море будущее ― земное ―
Да воспримет их синеву.[31]
— Валерий Перелешин, «Кассиил» («Поэма о мироздании»), май 1944, Шанхай
Всходит Луна, совсем по старинке.
Там, на Луне, есть Море Покоя.
Там, на Луне, есть тоже новинки.
Скажи, и ты хотел бы покоя?[32]
— Не знал, что на небесах никуда без этого? Пойми, на небесах только и говорят, что о море. Как оно бесконечно прекрасно… О закате, который они видели… О том, как солнце, погружаясь в волны, стало алым как кровь. И почувствовали, что море впитало энергию светила в себя, и солнце было укрощено, и огонь уже догорал в глубине. А ты?.. Что ты им скажешь? Ведь ты ни разу не был на море. Там наверху тебя окрестят лохом…
— Томас Ян, из кинофильма «Достучаться до небес» (англ. Knockin’ On Heaven’s Door), Германия, 1997
↑Записные книжки / перевод II. С. Шерп-Борисовой // Гельвеций К. А. Сочинения. В двух томах. Т. 1 / Сост. и общая редакция X. Н. Момджяна. — М.: Мысль, 1973. — С. 122. — (Философское наследие, т. 58).
↑ 12Языков Н.М. Полное собрание стихотворений. — Москва-Ленинград, 1964 г.
↑ 123А. В. Кольцов. Полное собрание стихотворений. — Л.: Советский писатель, 1939 г.
↑ 12А. Р. Беляев. Избранные романы. — М.: Правда, 1987 г.
↑ 12Леонов Л.М., «Вор». — М.: Советский писатель, 1979 г.
↑ 12Панова В.Ф., Собрание сочинений: В 5 т. Том 3. — Л.: «Художественная литература», 1987 г.
↑ 12Борис Ляпунов. «Неоткрытая планета». — М.: «Детская литература», 1968 г.
↑ 12Давид Самойлов. Стихотворения. Новая библиотека поэта. Большая серия. Санкт-Петербург, «Академический проект», 2006 г.
↑ 1234Каланов Н. А. Афоризмы и цитаты о море и моряках. — М.: Моркнига, 2018, с. 11
↑Фэн Цзицай. Резная трубка; Письменный стол; Лю-Ловкие руки. Пер. А. Коробовой. Китайские метаморфозы. Современная китайская художественная проза и эссеистика. — М., «Вост. лит», 2007 г.
↑Николай Сладков. Подводная газета (рис. Е.Бианки, Е.Войшвилло, К.Овчинникова). — Л.: издательство «Детская литература», 1966 г.
↑А. Н. Рудой. Ледниковые катастрофы в новейшей истории Земли. ― М.: «Природа», №9, 2000 г.
↑В. О. Авченко. Кристалл в прозрачной оправе. Рассказы о воде и камнях. — М.: АСТ, 2015 г.
↑Б. А. Бабочкин. Воспоминания. Дневники. Письма. (подгот. текста, коммент., указ. имен — Н. Б. Бабочкина, Л. А. Парфенов), Госкино Рос. Федерации, НИИ киноискусства. — М.: Материк, 1996 г.
↑Сочинения Иосифа Бродского: В 7 т / ред. Я. Гордин. — СПб.: Пушкинский фонд, 1997—2001. Т.5.
Статья в Википедии
Тексты в Викитеке
Медиафайлы на Викискладе
Новости в Викиновостях
.svg.png){kind=logo}
