Пи́жма или «ди́кая ряби́нка» (лат.Tanacétum)[комм. 1] — многолетние травянистые растения из рода пижма семейства астровых (или сложноцветных), очень широко распространённые в умеренной климатической зоне. Род пижма не слишком большой, он включает от 50 до 120 видов, из которых на территории России из них произрастает около тридцати.[комм. 2] Однако узнаваемый облик нескольких видов пижмы, пахучих и выносливых цветов, часто растущих высокими кустами на обочинах и в пыли дорог — сделал пижму одним из самых известных растений семейства астровых.
Рыжая, рыжая, рыжая пижма!
В мире тебя нет милее, рыжее...[3]
— Михаил Савояров, «Пижонское» (из сборника «Оды и парóды»), 1920
Оторвавшись от речки, тропинка стала взбираться на каменистый косогор, заросший местами кошачьей лапкой, колокольчиком и рослой, порыжелой пижмой по самой вершине.[4]
...иногда, на фоне заката, увидишь стебли полыни или дикой рябинки, они такие же, как и те, что у тебя под ногами, но и не те...[5]
— Иван Новиков, «Две встречи», 1929
Но все же рекорд побивает растение пижма, или дикая рябинка (сем. сложноцветных), растущая вблизи речек и по сырым местам. Желтые безлепестковые цветы пижмы, обладающие характерным запахом, ежегодно дают около миллиона семян с одного растения…[6]
— Иосиф Брудин, «Потомство у растений и животных», 1930
В плоской шапке из вельвета
Пижма жёлтая стоит...[7]
— Инна Лиснянская, «От ума до сердца дальше...», 1980
— Николай Пржевальский, «Путешествие в Уссурийском крае», 1870
Ботанические экскурсии также очень мало доставляли добычи ― раз, по бедности окрестной флоры вообще, а затем потому, что большая часть растительных видов уже окончила период своего цветения. Помимо балга-мото, в изобилии росшего по реке, и вообще растений, поименованных для нижней части ущелья Номохун-гол, теперь здесь были найдены: мышьяк (Thermopsis alpina), пижма <новый вид> (tanacetum n. sp.), несколько видов полыни (Artemisia pectinata, А. campestris, Artemisia n. sp. ), подорожник (Plantago mongolica?), гвоздика (Silene conoidea), цапельник (Erodium Stephanianum), Pleurogyne brachyanthera, Kochia mollis <кохия>.[16]
— Николай Пржевальский, «От Кяхты на истоки Желтой реки», 1885
Ботаниками подсчитано, что куст ядовитой белены может принести 10000 семян, а стрелки-соцветия каждого растения подорожника до 14000. Один экземпляр всюду известной сорной травы ― пастушьей сумки, цветущей с весны белыми цветочками по пастбищам и близ жилья, производит 64 тысячи чрезвычайно мелких семян. В то время как другой сорняк ― гулявник (Sysimbrium), который засоряет наши огороды, сады и паровые поля, каждый год приносит уже свыше 700 тысяч семян. Но все же рекорд побивает растение пижма, или дикая рябинка (сем. сложноцветных), растущая вблизи речек и по сырым местам. Желтые безлепестковые цветы пижмы, обладающие характерным запахом, ежегодно дают около миллиона семян с одного растения…[6]
— Иосиф Брудин, «Потомство у растений и животных», 1930
В Таврии название «жёлтый деревей» носила пижма обыкновенная (Tanacetum vulgare). <...> ...видимо, придётся отбросить предположение, что Пульхерия Ивановна стала бы потчевать гостя довольно ядовитой настойкой на пижме и чихотнике <Тысячелистник птармика>.[13]
— Игорь Сокольский, Ольга Деханова, «Настойка на деревий и грибы с нечуй-вите», 2009
Тонкий, паутинчато-невесомый аромат осеннего ветра с горькими оттенками почерневших соцветий пижмы, опавших березовых и кленовых листьев, лесными составляющими подосиновиков и мелких, с пятикопеечную монету, рыжиков.[14]
— Михаил Бару, «Навоз божьих коровок», 2012
Пижма в мемуарах, письмах и дневниковой прозе
Чехов был человеком конкретностей и писал живых людей, может быть как никто, но эти конкретности он давал по-особому, на широком и спокойном горизонте своего раздумья. Так иногда, на фоне заката, увидишь стебли полыни или дикой рябинки, они такие же, как и те, что у тебя под ногами, но и не те, ибо конкретность их дана с гравюрною чёткостью, и даны расстояние, простор и грань горизонта, и тёплая желтизна уходящего неба.[5]
— Иван Новиков, «Две встречи», 1929
Тётя Анна всё лето разъезжала по родственникам, даже самым дальним, была она очень родственная. Прежде всего встают в воспоминании полевые просторы, медленные волны по желтеющим ржам, пыльная полынь, полевая рябинка по краям дороги, прыгающие перед глазами крупы лошадей, облепленные оводами. И запах луговых цветов, конского пота и дёгтя, ― этот милый запах летней дороги.[17]
Из тюбиков, оставленных на траве, стали выползать, растекаться размягченные краски. Трава засияла, промытая, обновленная, как после дождя. Пятна солнечной пижмы, небесные цветы вероники проявились среди зелени. Нарастала дивная легкость, тело теряло вес, не тяготило, обособлялось, всплывало… Воздух становился текучим, все незаметно сдвигалось с места…[8]
— Марк Харитонов, Стенография конца века. Из дневниковых записей, 1982
Мы шли среди небывало высоких трав: золотые грозди пижмы в человеческий рост, громадные лиловые васильки. «Какой прекрасный мир», — сказал я.[8]
— Марк Харитонов, Стенография конца века. Из дневниковых записей, 1994
Они молодые, а я лысый. Под цвет шнурков никакой одежды у меня нет. Сколько не приучали меня к кокаину, я всё равно не отличу его от зубного порошка. А модной в среде роллеров минеральной воде «Перье» я предпочитаю спиртовой настой пижмы.[11]
— Валерий Панюшкин, «Ролики», 1997
Пижма в беллетристике и художественной прозе
Пижма девичья или пиретрум
― Цветы, ― уныло отвечала Акулина. ― Это я полевой рябинки нарвала, ― продолжала она, несколько оживившись, ― это для телят хорошо. А это вот череда ― против золотухи. Вот поглядите-ка, какой чудный цветик; такого чудного цветика я ещё отродясь не видала. Вот незабудки, а вот маткина-душка… А вот это я для вас, ― прибавила она, доставая из-под жёлтой рябинки небольшой пучок голубеньких васильков, перевязанных тоненькой травкой, ― хотите?[18]
И ему скучно. Хочется прочь из терема и этого игрушечного сада в настоящий лес, на поле, на реку, в неизвестную даль; хочется убежать, улететь ― он завидует ласточкам. Душно, парит. Тепличные цветы и лекарственные травы ― маерам, темьян, чабер, пижма, иссоп ― пахнут пряно и приторно.[19]
Человек из того сочиняет, что пред его глазами лежит... Оторвавшись от речки, тропинка стала взбираться на каменистый косогор, заросший местами кошачьей лапкой, колокольчиком и рослой, порыжелой пижмой по самой вершине. Неслышное, но с ума сводящее стрекотанье августовских кузнечиков висело в остекленевшем полуденном воздухе.[4]
Срез горы был бледно-красным, трава наверху и у подножия ― бледно-зелёной. И про глину под ногами можно было бы сказать: бледно-белая. То ли сероватая, то ли голубоватая, то ли желтоватая. Местами попадались прожилки и островки травы, жёлтой пижмы и синих колокольчиков. Колокольчики были огромные, с кулак.[20]
— Андрей Лазарчук, «Там вдали, за рекой…», 1986
Травы тут росли кучными пучками, пробиваясь из-под ноздреватых камней. Она с нежданным волнением узнавала памятные по Синеди пижму и клевер, невольно прощая отцу чудачества, так осложнявшие всем им жизнь. Впрочем, чаще всё же попадались незнакомые виды: какая-то седая полынь да пропылённые насквозь колючки посреди шиферных осыпей. Встретились и похожие на паслён мандрагоры, тоже белые от пыли. Она привозила нечто подобное в прошлом году.[21]
— Еремей Парнов, «Александрийская гемма», 1990
Это была типичная библиотека, уходящая корнями ещё в собирательскую страсть её отца. Основу её составляли второстепенные собрания сочинений, растянутые на манер мехов гармони, которые, если ужать их до одного тома, издают бледный звук лопнувшей струны. И этим печальным звуком они лепились к художественной литературе. Стоило взять один томик в руки, как из него сыпались на пол скелетики пижмы, мать-и-мачехи, с щемящим шорохом сгинувших в перегное лета, обрывки газет, в которых, как в стоячих болотцах, клубились испарения какой-то фантастической реальности, уже вступившей в химическую реакцию с текстом самой книги.[10]
— Ирина Полянская, «Прохождение тени», 1996
Улица впадала в замечательно просторный пустырь, весь зараставший в июле пижмой и цикорием, ― жёлтой, как небо, когда солнце рассекает золотыми веслами тонкие перистые облака, и голубым, как Костины глаза, когда он улыбался ей, шепча на ухо слова любви, чушь невероятную, имевшую значение лишь для двоих…[10]
— Ирина Полянская, «Жизель», 1996
Но к счастью, в силу моей природной твердолобости и лени даже прибор ночной видимости не пошёл бы со мной в разведку. Поэтому я решил срывать покровы сугубо официальным путём. Ни разу даже не маскируясь под заросли пижмы, я довольно быстро выяснил, что интересующее меня асфальтовое покрытие закреплено за Федеральной службой охраны Российской Федерации...[22]
— Сергей Мостовщиков, «Рублёвка», 1997
Я остаюсь один. Площадь, песок. Памятник Ленину в зарослях полыни и пижмы; словно наставник дзен, он уверенно простирает руку свою в белую пустоту. Видимость ― десять метров.[23]
— Василий Голованов, «Остров, или оправдание бессмысленных путешествий», 2002
Обратный путь оказался отчётливым и понятным. Несколько раз я сокрушался, узнавая те или иные приметные места ― скопление кустов или ближайший рисунок луга: низинку, ветлу на ней, скопище пижмы ― жёлтой кляксой среди волнами повы́валенных конями трав.[12]
Рыжая, рыжая, рыжая пижма!
В мире тебя нет милее, рыжее,
В парке искал я — Ни́жнем,
В парке искал я — Ве́рхнем,
Искал на аллее, искал под аллеей...[3]
— Михаил Савояров, «Пижонское» (из сборника «Оды и парóды»), 1920
В наши маетные годы
Жизнь измерить не могла
Путь от белой непогоды
До лилового тепла,
Где на перекрёстке лета
Над четой могильных плит,
В плоской шапке из вельвета
Пижма жёлтая стоит...[7]
— Инна Лиснянская, «От ума до сердца дальше...», 1980
Потемневшая пижма, осенними сроками
невзначай принесённая в дом,
даже в лучшие дни не богатая соками,
спит в кувшине с мышиным душком.
За окном снежнохвойное блесткое месиво,
у породистых галок полны закрома.
Только пижме в угрюмом кувшине не весело,
и жива ли ― не знает сама.
И това̀рка её, навсегда погребенная
на спрессованном дне снегового холма,
что сказала б она, увидав удивленная
эту нашу ― не знает сама.[9]
— Юрий Кублановский, «Потемневшая пижма, осенними сроками...», 31 января 1982
Комментарии
↑Научное название рода лат.Tanacétum происходит от греческих слов «tanaos» — долго, продолжительно и «aceomai» — жить, существовать. Соединённое в целое слово, это название скорее всего обозначает известное свойство этого растения долго оставаться в живом состоянии. В определённом смысле, название «танацетум» можно считать почти полным синонимом латинского названия Sempervivum («вечно живой», вечнозелёный или, короче, молодило), относящимся к совершенно другому растению. По другой версии, название рода Tanacetum есть видоизменённое народным произношением слово «Athanasia» (афана́сия) — от греческих «а» — не, и «thanáos» — смерть (можно сравнить с именем бога смерти Танатоса. В целом название по второй версии может переводиться как «бессмертник», однако, не следует путать танацетум и с этим растением семейства Астровые.
↑Такой странный разброс в количестве видов (от 50 до 120) объясняется не вполне устоявшимися границами рода Пижма, который постоянно вызывает дискуссии в профессиональной среде. Часто в его состав включаются многие виды из рода Пиретрум (а иногда даже и весь род в целом), а также некоторые виды из родов Хризантема, Тысячелистник и некоторых других.
↑Многие виды пижмы — старинные и широко известные лекарственные растения, а кроме того имеют большое экономическое значение как пищевые, пряно-ароматические и декоративные растения для городского озеленения и садоводства, а также — в качестве сырья для получения инсектицидов, эфирных масел и лекарственных препаратов.
↑Oreorchis patens, упомянутый Пржевальским — это холодостойкое растение из семейства орхидных, называемое Орео́рхис раскидистый или Горноятры́шник раскидистый. Имеет густые зеленоватые соцветия некрупных цветков, иногда выращивается в качестве эффектного садового растения. Прекрасно растёт в Подмосковье и даже севернее. При подходящих условиях в саду образует плотные куртины, заросли орхидей с красивыми листьями.
Источники
↑ 123К. Бальмонт. Избранное. — М.: Художественная литература, 1983 г.
↑ 12В. Хлебников. Творения. — М.: Советский писатель, 1986 г.
↑Н. М. Пржевальский. «Путешествие в Уссурийском крае». 1867-1869 гг. — М.: ОГИЗ, 1947 г.
↑Н. М. Пржевальский. «От Кяхты на истоки Желтой реки». Исследование северной окраины Тибета и путь через Лоб-Нор по бассейну Тарима. — М., Государственное издательство географической литературы, 1948 г.
↑Вересаев В.В. «Воспоминания». — М., Госполитиздат, 1946 г.
↑Тургенев И.С. Муму. Записки охотника: рассказы. — Москва, «Детская литература», 2000 г.
↑Дм. С. Мережковский. Собр. сочинений: в 4 томах. Том 2. — М.: «Правда», 1990 г.
↑Андрей Лазарчук, «Сентиментальное путешествие на двухместной машине времени». — М.: АСТ, 2003 г.
↑Е.И. Парнов, «Александрийская гемма». — М.: «Московский рабочий», 1992 г.
↑Сергей Мостовщиков, «Рублёвка». — М.: журнал «Столица», №4 от 18 марта 1997 г.
↑Василий Голованов, «Остров, или оправдание бессмысленных путешествий». — М.: Вагриус, 2002 г.
Статья в Википедии
Медиафайлы на Викискладе
