Водосто́чная труба́, водосто́чные тру́бы — вертикально или наклонно закреплённый на стене здания составной элемент водосточной системы. Водосточная труба представляет собой сборную конструкцию, состоящую из нескольких звеньев и дополнительных элементов, вставляющихся друг в друга. Водосточные трубы предназначены для обеспечения надежного и эффективного отвода воды с кровли здания.
Водосточная труба в афоризмах и кратких цитатах
...накопившаяся в листве влага прорывалась, каждая ветка обдавала нас, как из дождевой трубы, холодная струйка забиралась под галстук и текла вдоль спинного хребта… А уж это последнее дело, как выражался Ермолай.
...сентябрьский дождь устремлялся в водосточные трубы; Керенский, оттопыривая верхнюю губу, снова произносил речи и издавал декреты...[6]
— Юрий Анненков (Б. Темирязев), «Повесть о пустяках», 1934
...если что-либо представлялось глазу нового, невиданного, то это была водосточная труба, сделанная из цинка. В дождь из нее широким веером хлестала вода, и звёзды цинка, став мокрыми, были очень красивыми. Правда, цинк был новинкой, о нем много говорили, на водосточные трубы из цинка смотрели, останавливаясь, поднимая голову, устремляясь взглядом ввысь, вдоль трубы, сильно выделявшейся среди камня стены светлым серебряным цветом.[7]
И май придет безбрежным весенним ливнем, когда <...> водосточные трубы цедят козлиные бородки серых струй...[12]
— Александр Терехов, «Мемуары срочной службы», 1991
Водосточная труба в научно-популярной литературе и публицистике
Во время грибных дождей в воздухе попахивает дымком и хорошо берет хитрая и осторожная рыба ― плотва. О слепом дожде, идущем при солнце, в народе говорят: «Царевна плачет». Сверкающие на солнце капли этого дождя похожи на крупные слёзы. А кому же и плакать такими сияющими слезами горя или радости, как не сказочной красавице царевне! Можно подолгу следить за игрой света во время дождя, за разнообразием звуков ― от мерного стука по тесовой крыше и жидкого звона в водосточной трубе до сплошного, напряженного гула, когда дождь льет, как говорится, стеной. Все это ― только ничтожная часть того, что можно сказать о дожде.[13]
Говорили о многом ― о Керенском, о предпарламенте, о сдаче Петербурга немцам. Время и обстановка очень располагали к подобным разговорам: сентябрьский дождь устремлялся в водосточные трубы; Керенский, оттопыривая верхнюю губу, снова произносил речи и издавал декреты, повисавшие в безвоздушном пространстве. Но больше всего говорили об искусстве.[6]
— Юрий Анненков (Б. Темирязев), «Повесть о пустяках», 1934
Могу сказать, что великая техника возникла на моих глазах. Именно так: её ещё не было в мире, когда я был мальчиком… Были окна, за которыми не чернели провода, не горели электрические фонари, окна, совсем не похожие на те, в какие мы смотрим теперь: за ними была видна булыжная мостовая, проезжал извозчик, шёл чиновник в фуражке и со сложенным зонтиком под мышкой, силуэтами вырисовывались крыши на фоне заката, и если что-либо представлялось глазу нового, невиданного, то это была водосточная труба, сделанная из цинка. В дождь из нее широким веером хлестала вода, и звёзды цинка, став мокрыми, были очень красивыми. Правда, цинк был новинкой, о нем много говорили, на водосточные трубы из цинка смотрели, останавливаясь, поднимая голову, устремляясь взглядом ввысь, вдоль трубы, сильно выделявшейся среди камня стены светлым серебряным цветом.
― Цинк, ― произносилось значительно. Чувствовалось приближение чего-то.[7]
Но особенно хороши были в Батуме звуки дождя и гудки пароходов. Зимние батумские дожди пели на разные голоса. Чем сильнее был дождь, тем выше он звенел в водосточных трубах. <...> Я попал в Батум в период осенних и зимних дождей. Они шли почти непрерывно, затемняя свет, погружая дни в теплый, почти горячий сумрак. Просветы случались редко.[8]
И скоро будет весна. И май придет безбрежным весенним ливнем, когда земля вспухает, опоясанная лакированными ремнями морщинистых ручьев, блестят тропинки, вытягиваясь в сумраке осклизлыми дождевыми червями, капли впиваются в плечи острыми осами, и машины спят у обочин, подстелив себе последние коврики сухого асфальта, пузыри лесосплавом путешествуют по дорогам, а водосточные трубы цедят козлиные бородки серых струй...[12]
— Александр Терехов, «Мемуары срочной службы», 1991
Водосточная труба в беллетристике и художественной прозе
С самой утренней заридождь не переставал. Уж чего-чего мы не делали, чтобы от него избавиться! И резинковые плащики чуть не на самую голову надевали, и под деревья становились, чтобы поменьше капало… Непромокаемые плащики, не говоря уже о том, что мешали стрелять, пропускали воду самым бесстыдным образом; а под деревьями ― точно, на первых порах, как будто и не капало, но потом вдруг накопившаяся в листве влага прорывалась, каждая ветка обдавала нас, как из дождевой трубы, холодная струйка забиралась под галстук и текла вдоль спинного хребта… А уж это последнее дело, как выражался Ермолай.[14]
Мутный осенний день уже смотрел в тусклые окна его комнаты. Из водосточных труб, журча, стекала вода. На лужах, под этими стеками, вздувались и лопались пузыри. Мелкий дождьсерой сеткой затягивал всю окрестность и сад, жалкий и унылый, с истлевшей травой, с побуревшим бурьяном у забора, с свернутыми в трубочку листьямидуба. Все это Степа хорошо видел из окна, с постели, и он не спешил вставать. Натянув до самого горла одеяло, он лежал в постели и думал: «Тоска! Боже, какая тоска! Хоть бы поскорее ночь!»[15]
— Алексей Будищев, «Хам», 1897
Если б Молли знала библию, она могла бы сравнить свою хозяйку с женой Лота, превратившейся в соляной столб, заглядевшись на свое прошлое. Но Молли не знала библии и в одно прекрасное утро прыгнула в окно, оттуда на водосточную трубу, с трубы ― в чей-то цветочный горшок, с цветочного горшка ― кубарем по каменным выступам вниз, вниз, еще вниз, пока не вцепилась со всего размаху в пышную дамскую прическу из белокурых локонов, утыканных гребешками, шпильками и незабудками.[16]
— Мариэтта Шагинян, «Месс-Менд, или Янки в Петрограде», 1924
За окном ветер встряхивал деревья, шелест их вызывал представление о полёте бесчисленной стаи птиц, о шорохе юбок во время танцев на гимназических вечерах, которые устраивал Ржига. Заснул Клим на рассвете, проснулся поздно, утомленным и нездоровым. Воскресенье, уже кончается поздняя обедня, звонят колокола, за окном хлещет апрельский дождь, однообразно звучит железо водосточной трубы. Клим обиженно подумал: «Неужели я должен испытать то же, что испытывает Макаров?»[5]
Я лег животом на холодный подоконник и высунулся наружу. Это очень приятно ― лежать голым животом на гладком холодном подоконнике, подставив затылок свежему густому дождю. Рядом, из водосточной трубы, повисшей на углу дома, прямо в ржавый круглый котел с железными ушками хлестала вода. Она лилась в котёл струей, мелькали в ней смытые с крыши листья. Котел уже наполнился водой до краев, вода лилась через верх на песчаную землю, растекалась озером. Откуда ни возьмись, крякая и переваливаясь, к водосточной трубе подошли две жирные утки. Одна из них, задрав шею и раскрывая желтый клюв, стала ловить воду, лившуюся из котла, но ей скоро наскучило это, и она, крякнув, захлопала мокрыми, вымытыми дождем белыми крыльями и, мотая головой, поковыляла за своей подругой к воротам.[17]
— Владимир Беляев, «Старая крепость», 1940
Только что прошел короткий летний дождь. Блестели булыжники мостовой, стекла витрин, серые верха пролеток, черный шелк зонтиков. Вдоль тротуаров, стекая в решетчатые колодцы, бежали мутные ручьи. Девушки с туфлями в руках шлепали по лужам. Прошли сезонники с мешками в виде капюшонов на голове. Из оторванной водосточной трубы лила вода. Она ударялась в стену и рикошетом попадала на прохожих, в испуге отскакивавших в сторону. И над всем этим веселое солнце, играя, разгоняло мохнатые, неуклюжие тучи.
— Анатолий Рыбаков, «Кортик», 1948
Прошло минут двадцать, а они не спали, и оба это знали. В комнате было темно, в окно виднелось черное небо. Стал задувать ветер за стеной. Вдруг занавеска на окне осветилась на короткое мгновение. Агеев подумал было, что кто-то снаружи провел по стене дома, по занавеске, лучом фонарика, но еще через три-четыре секунды мягко заворчал гром.
― Гроза! ― тихо сказала Вика, села и стала смотреть в темное окно. ― Осенняя гроза.
Опять мигнуло и заворчало, потом ветер улегся, и тут же пошел сильный дождь, и в водосточной трубе загудело.
― Дождь, ― сказала Вика. — Я люблю дождь. Я люблю думать, когда дождь.[18]
Однажды шел по улице Сергей.
Сквозь талый снег был слышен визг саней
На мостовой, и скользкие панели
Сияли в мутном свете фонарей;
Из водосточных труб ручьи шумели,
И пьяный пел у двери кабака,
И тихо падал мокрый снег… Тоска![19]
Петля за петлей, стежок за стежком
Одеянье,
Закрывая в свой плащ каждый дом,
Каждое зданье,
В плащ изодранный, жалкий,
Что виснет тряпьем,
Как на палке…
Голубятня под крышей зубчатой;
Слуховое оконце, бумагой заткнутое грубо;
Водосточные трубы,
Что крестом стоят над коньком...[22]
Утром нанесло было снежных круп,
Стало холодно, неуютно и скучно,
Но пригрело к обеду, и в горле водосточных труб
Звонки серебряные запели звучно. <...> Капли пота у дворника на лбу, По щекам катятся и переносью: «Эх, в эту бы самую водосточную трубу Да пожаловаться Христу-батюшке на жизнь пёсью!» <...>
Вот и нужно через водосточную трубу,
Вставши на колена, снявши шапку,
Пожаловаться богу на сиротскую судьбу,
Помолиться за себя, сестру и пьяного папку…[2]
— Валентин Горянский, «На дворе», 1915
Улицы вскрывается вспученное чрево,
Проклятия режут сотню ее ртов, ―
И на серых коронах
Высоко парящих водосточных труб
Бешеный возглас виснет,
Как то,
Что сейчас обратится в труп.[23]
— Сергей Бобров, «Улицы вскрывается вспученное чрево...», 1917
Он влажным плащом стихов касался, входя,
И сердце запомнило: воин ― поэт ― зверолов ―
Он в музыке любит длинные трубы дождя,
Военный рожок и шествие колоколов.[3]
— Варвара Монина, «Он влажным плащом стихов касался, входя...», 1919
Дома из глаз по каплям льются
рассвет глаза с размаха рубит
и кисти рук моих вихляются
в манжетах водосточных труб.[4]
— Владимир Мансветов, «Розовощекий выбритый восторг...», 1935
Четыре пальца раздирают рот
на ноте «си» над тучей ветровой.
Идут машины кувырком вперёд,
Идут гуртом по черной мостовой.
Гулящий дождь, цыганский и грибной,
Дождь голубятников и голубей,
Свистящий, булькающий, проливной,
Дождь, разговаривающий со мной
По водосточной сломанной трубе.
Щекочет ноздри свист на ноте «си»...[26]
Всю ночь громыхал , лилось через край из кадушки, кололо перо из подушки ― и мне не спалось. Я не мог согреться и еле дремал, под бок подоткнув одеяло, и что-то меня донимало, а что ― я едва понимал.
Шел снег вперемежку с дождем,
светало, и в ситничке редком
я видел себя малолетком
в том ситцевом городе, в том
чужом полуночном саду,
где были знакомы все щели,
где яблоки райские зрели ―
ах, как они вязли во рту![27]
— Олег Чухонцев, «Всю ночь громыхал водосток...», 1969
Бывают вечера ― шатается под ливнем Трава, и слышен водосточный хрип.
Легко бродить и маяться по длинным
Аллеям монастырских лип.[10]
— Сергей Гандлевский, «Бывают вечера ― шатается под ливнем...», 1976
Водосточная труба в песнях
Дождь, дождь вечерний сквозь водосточные трубы. Мокрые стены, зеленая плесень да мох... Ах, эти трубы! Сделали трубочкой губы, Чтобы прохожим выболтать тайны домов.
Трубы вы, трубы, — я вашим тайнам не рада.
Ржавые трубы, вы бросьте про тайны трубить!
Я вас не знаю, мне ваших секретов не надо:
Зная секреты, трудно мечтать и любить. <...> Трубы вы, трубы, — Бедные! — Вы еще стары. Вся ваша плесень — лишь первый пушок над губой. Вы еще стары, а мы уже юными стали, Хоть мы узнали самую старую боль.
...Дождь, дождь вечерний сквозь водосточные трубы;
Мокрые стены, зеленая плесень да мох...
Ах, эти трубы! Сделали трубочкой губы,
Чтобы прохожим выболтать тайны домов.[9]
— Вера Матвеева, «Водосточные трубы», 1971
Ливень льет с утра ― Ледяными хлыстами Рим сечет как раба,
Пойманного в воровстве. В клетке кричит попугай ― Разговорился проклятый! Край наш под мокрым застыл одеялом, Только там ― далеко, в Пиренеях ― На германца идут легионы <...>
Ревут водостоки ― сегодня никто ―
Ни вор, ни любовник из дому не выйдет
Тщетно в трактире напротив
Мутных не гасят огней.[11]
.svg.png){kind=logo}
