Пу́гало, пу́гало огородное — угрожающего вида фигура или чучело, выставляемое в садах и огородах, служащее для отпугивания птиц (например, галок, скворцов или ворон, клюющих урожай). Пугало часто делается внешне похожим на человека: как правило, это набитая соломой старая одежда, насаженная на крестообразной палке. Иногда для большего эффекта к пугалам могут быть приделаны вертушки, колокольцы и прочие шумовые приспособления. Однако пугала могут отпугивать и полезных птиц, уничтожающих вредных насекомых.
В переносном значении пугалом (или чучелом гороховым) часто называют человека неряшливого или грязного, с неприятной, отталкивающей внешностью и таким же поведением.
Пугало в определениях и коротких цитатах
...вы боитесь и взглянуть-то на небо, дрожь вас берёт! Изо всего-то вы себе пугал наделали. Эх, народ![1]
— Николай Клюев, Письмо художнику Анатолию Яру, 1932
Моя красотка на глазах превращается в огородное пугало. Но это ещё не всё. Это чучело снимает с себя юбку и хладнокровно отвинчивает свою деревянную ногу.[5]
...я толковый востоковед со знанием и возможностями, далеко превышающими средний уровень, и что гораздо целесообразнее использовать меня как учёного, чем как огородное пугало».[11]
— Эмма Герштейн, «Анна Ахматова и Лев Гумилев», 2002
...теперь, когда и сам он был похож на огородное пугало в грязном, болтавшемся на нем пальто, ― ему на каждом шагу бросались в глаза свидетельства распада: столичные жители перестали следить за собой.[12]
Наш садовник, однако, отличается нестандартным мышлением. Обычно пугало ― это просто деревянная конструкция, обряженная в лохмотья. Иван же, похоже, приволок мешок с удобрениями и старательно замаскировал его под полковника.[14]
Еретиков в наше время не жгут: но пугало ереси не потеряло своей страшной силы. <...>
Кто знаком с нашим духовным миром, тот знает, что в настоящее время у нас обыкновенно говорят и пишут о том, о чем всего менее думают. Пугало ереси в лице духовной цензуры царит над нашей церковною жизнью и леденит всё, что находится в границах этого царства. Иноверец до сих пор не может с полной свободой высказывать своих религиозных убеждений на русском языке и должен для этого усвоить себе чужой язык, а себя самого чужой национальности…
Неизвестный раздел пугало, стоявшее на дачном участке пенсионера Мелихова. По словам хозяина, чучело лишилось телогрейки образца 1963 года, заношенных брюк и солдатского картуза с красной звездой. В товариществе считают, что на одежду пугала польстился какой-нибудь замерзший бомж. Об этом ИМА-пресс сообщили коллеги из газеты «Ваши 6 соток».[13]
Есть в лексиконе у взрослых несколько слов, которыми они пытались вызвать состояние стресса у подрастающего поколения. Если ты ребенок ясельного возраста, то самым серьезным пугалом для тебя было слово «бабай». Услышав это слово, малыш становился послушным, переставал капризничать и с превеликим аппетитом пересиливал отвращение к манной каше, какао и прочим невкусностям. Кстати, много лет спустя я встретил человека с такой фамилией. Милейший и добрейший человек, совершенно не страшный, о сотрудничестве с ним я вспоминаю всегда с теплотой.[15]
— Юрий Кашкин, «Сельский учитель. Год первый», 2012
Пугало в мемуарах, письмах и дневниковой прозе
Прошло много лет с тех пор, я выбрал себе красивую девушку и женился на ней. Представьте себе, что случилось, когда мы в первый раз вошли в спальню. Моя красивая жена спокойно вынимает изо рта искусственные челюсти и кладет их в стакан с водой. Потом она снимает с себя парик и открывает свою лысую голову. Из лифа она вынимает громадные куски ваты… Моя красотка на глазах превращается в огородное пугало. Но это ещё не всё. Это чучело снимает с себя юбку и хладнокровно отвинчивает свою деревянную ногу. И на этой ноге я вижу внезапно свои инициалы. И, чёрт меня побери, если это не те самые инициалы, которые я вырезал когда-то на стволе старой яблони, когда в детстве у меня украли одежду...[5]
К сожалению, из всего большого их собрания, находящегося в РНБ, публикаторы воспользовались только пятью самыми горькими и несправедливыми. В «Звезде» Левина часть открывается письмом от 5 сентября 1954 г., где он учит мать, как надо за него хлопотать: «Единственный способ помочь мне ― это не писать прошения, которые будут механически передаваться в прокуратуру и механически отвергаться, а добиться личного свидания у К. Е. Ворошилова или Н. С. Хрущева и объяснить им, что я толковый востоковед со знанием и возможностями, далеко превышающими средний уровень, и что гораздо целесообразнее использовать меня как учёного, чем как огородное пугало».[11]
— Эмма Герштейн, «Анна Ахматова и Лев Гумилёв», 2002
Пугало в беллетристике и художественной прозе
Кулигин (выходит на середину, обращаясь к толпе): Ну, чего вы боитесь, скажите на милость! Каждая теперь травка, каждый цветок радуется, а мы прячемся, боимся, точно напасти какой! Гроза убьёт! Не гроза это, а благодать! Да, благодать! У вас всё гроза! Северное сияние загорится, любоваться бы надобно да дивиться премудрости: «с полночных стран встаёт заря», а вы ужасаетесь да придумываете: к войне это или к мору. Комета ли идёт, ― не отвёл бы глаз! Красота! Звёзды-то уж пригляделись, все одни и те же, а это обновка; ну, смотрел бы да любовался! А вы боитесь и взглянуть-то на небо, дрожь вас берёт! Изо всего-то вы себе пугал наделали. Эх, народ! Я вот не боюсь.[1]
Через день об этом происшествии знали в городе и в округе, а через два дня отец с тётушкою поехали в Кромы и, остановясь у Селивана, пили в его избе чай и оставили его жене тёплую шубу. На обратном пути они опять заехали к нему и ещё привезли ему подарков: чаю, сахару и муки.
Он брал всё вежливо, но неохотно и говорил:
— На что? Ко мне теперь, вот уже три дня, все стали люди заезжать... пошёл доход... щи варили... Нас не боятся, как прежде боялись.
Когда меня повезли после праздников в пансион, со мною опять была к Селивану посылка, и я пил у него чай и всё смотрел ему в лицо и думал:
«Какое у него прекрасное, доброе лицо! Отчего же он мне и другим так долго казался пугалом?»
Эта мысль преследовала меня и не оставляла в покое. Ведь это тот же самый человек, который всем представлялся таким страшным, которого все считали колдуном и злодеем. И так долго всё выходило похоже на то, что он только тем и занят, что замышляет и устраивает злодеяния. Отчего же он вдруг стал так хорош и приятен?[2]
…правда, птичье пугало больше не властитель мира, но властитель мира — сам не более, как жалкое птичье пугало, страшное лишь для трусов, беспощадное к умоляющим его, обладающее тираническою властью над хотящими быть рабами и приписывающими ему венец могущества — жалкая гримаса для всех, кто свободен и горд.
Да разве же один супротив четырех может устоять? Пока наши подоспели на драку, а они меня уже всего разукрасили, как пасхальное яйцо, и рубаху начисто изуродовали. Ну, не гады ли? Как я теперь к своей бабе покажусь? Ну, пущай били бы, а зачем же за грудки хватать и рубаху с плеч спускать? Теперь куда же мне ее девать? На огородное пугало пожертвовать, так и пугало постесняется в таком рванье стоять, а порвать ее девкам на ленты ― носить не станут: не тот матерьял… Ну, разве же не попадется мне один на один в степи какой-нибудь из этих тубянцов! Такой же подсиненный к жене вернется, как и я! Обнимая Устина, Давыдов рассмеялся:
― Не горюй, рубаха ― дело наживное, а синяк до свадьбы заживет.[6]
― А зачем вы избрали себе поросячьего султана? ― воскликнул Кара-Кончар. Все оглянулись: кто осмелился сказать такое слово про султана? А Кара-Кончар продолжал кричать:
― Аллах и трусость выгнали из Хорезма злую суку, царицу Туркан-Хатун, и всю свору ее прихлебателей. Убежал и толстозадый шах Мухаммед; теперь собаки рвут его падаль! Когда стая шакалов выметена ветрами бури, вы решили выбрать себе новое огородное пугало Хумар-Тегина! Порядочный хозяин ему не доверит даже стадо облезлых козлов, а вы сделали его начальником войск, и вы же вручили ему защиту города!.. Рабское вы племя! Не можете жить без палок… Два джигита, спутники Кара-Кончара, загородили его.[7]
— Василий Ян, «Чингиз-хан», 1939
Колодец с журавлём ― это я, и мне дают отдохнуть только ночью, а днем нужно скрипеть и ворчать, наклоняться и выпрямляться, и слушать бабьи сплетни. Многие думают, что мне видно звёзды, а это не так, звезды я вижу только ночью, когда все видят, а днем мне достаются бабьи сплетни, так что я всех в деревне знаю еще до того, как они родятся, а потом и подавно. И все, что делается в мире, тоже знаю, не то что вон то огородное пугало, с которым только Михеев и разговаривает, вон там, за тополем, по ночам разговаривает, словно что-то это пугало знать и постигнуть может, просто Михееву по дороге, а зря не со мной, я бы мог ему рассказать про него, он и сам не знает что, а частью просто не помнит.[8]
— Борис Вахтин, «Одна абсолютно счастливая деревня», 1965
Надо бы все-таки рассказать, как выглядит одна абсолютно счастливая деревня в целом. Ну, представьте себе синюю-синюю речку и синее-синее небо… Хотя нет, невозможно это сейчас представить, потому что ночь над землей и небо в эту пору совсем не синее, хотя тоже красивое.
― Много я с тобой когда-то разговаривал, ― сказал Михеев, ― но многого не договорили, все я куда-то спешил, дел было много.
― А я не спешу, ― сказало пугало.
― Я теперь тоже не спешу, ― сказал Михеев. ― Необъятная деревня вокруг меня.
― Осенью и зимой я вообще без дела, ― сказало пугало. ― Сны вижу, замечательные сны. Вот, например, этой зимой один очень длинный сон приснился.
― Фуражка на тебе железнодорожная, вот тебе надписи, выложенные белыми камушками, и снятся, ― сказал Михеев.
― А потом на этом поле ты мне приснился, ― сказало пугало. ― Только грустный почему-то ты был и стал мне рассказывать, что нравится тебе наша деревня очень сильно, но многое ты сейчас видишь, чего прежде не видел, и хочется тебе, чтобы земля была плодороднее, стада обширнее, народу было бы побольше, детей тоже чтобы было побольше, дома были посветлее и попросторнее, а люди не имели бы в себе хитрости и о выгоде своей поменьше бы думали. Тут мне пришлось тебе сказать, что невозможных вещей ты хочешь.[8]
— Борис Вахтин, «Одна абсолютно счастливая деревня», 1965
Он кунял носом, валился с табуретки, просыпался, таращил глаза, и опять засыпал, и опять просыпался. Сон путался с явью, прокурор превращался то в черта, то в лешего, то в какую-то птицу, то в жабу и в огородное пугало. И конвой, и судьи, и зрители превращались в нечистых чудовищ, они то сидели на своих местах, то испарялись, выныривали на каком-то болоте, булькая и строя мерзкие рожи.[10]
Некто наивный приклеил над витриной модного магазина трогательную записку «Охраняется государствомъ» ― за размашистой и, видать, старательно имитированной подписью, ― но бумажки, срабатывавшие в январе, в марте уже никого не останавливали: витрина щерилась осколками стекла, и из всего былого великолепия валялось в ней одинокое примерочное тулово-обрубок ― последняя жертва на поле боя. Ять никогда не обращал особенного внимания на одежду встречных, но теперь, когда и сам он был похож на огородное пугало в грязном, болтавшемся на нем пальто, ― ему на каждом шагу бросались в глаза свидетельства распада: столичные жители перестали следить за собой.[12]
― То-то Дегтярев обрадуется, когда узнает, что ты его с пугалом перепутала.
― С чем? ― попятилась я.
― С пугалом, ― повторил Кеша. ― Иван трясется над своими пионами, вот и поставил Страшилу. Мать, может, тебе пойти поспать? Покемарь часок-другой, а потом поезжай на улицу Крашенинникова.
― Зачем? ― пробормотала я, разглядывая тучную фигуру со шляпой на голове. Наш садовник, однако, отличается нестандартным мышлением. Обычно пугало ― это просто деревянная конструкция, обряженная в лохмотья. Иван же, похоже, приволок мешок с удобрениями и старательно замаскировал его под полковника.[14]
Он, огород-то, выпахан, Уж есть и лебеда. И глинка означается, — Да это не беда!
Не много дел и пугалу…
Да разве огород
Такое уж сокровище? —
Пугался бы народ![3]
В закатном лаке Алконост
Нам вести приносил из рая,
В уху ершовую ныряя,
В палитру, кипяток, лазори,
Чтоб молодость на косогоре
Не повстречала сорок пугал ―
Мои года, что гонит вьюга
На полюс ледянымкнутом…[4]
— Николай Клюев, Письмо художнику Анатолию Яру, 1932
Огороды русские
под холмом седым.
А дороги узкие,
тихие, как дым.
Солнышко осоковое
брызжет серебром. Чучело гороховое
машет рукавом…
До свиданья, пугало,
огородный бог! ―
душу убаюкала пыль твоих дорог…[9]
