Чуда́к, оригина́л, сумасбро́д, — странный, эксцентричный человек, ведущий себя неожиданным, нетрафаретным образом, не так, как все. Чудаковатость и разнообразные чудачества присущи многим артистическим натурам, учёным, художникам и вообще людям одарённым.
Между тем, светская мода, склонность к саморекламе и востребованность экстравагантного поведения нередко рождает намеренные демонстративные формы поведения, которые могут казаться чудачеством, однако таковыми не являются, прежде всего, по причине своей сугубо прагматической мотивации, лишённой всякой эксцентричности. Кроме того, в разговорной речи слово «чудак» нередко служит эвфемизмом, чтобы избежать более резкого оскорбительного слова.
Чудак в афоризмах и кратких высказываниях
Хотя это и противно здравому смыслу, но ещё совсем недавно придворный, отличающийся благочестием, казался смешным чудаком; мог ли он надеяться, что так скоро войдёт в моду?
Деньги, как водка, делают человека чудаком. У нас в городе умирал купец. Перед смертью приказал подать себе тарелку меду и съел все свои деньги и выигрышные билеты вместе с мёдом, чтобы никому не досталось.
И охота вам делать из чудаков каких-то белых ворон, людей не от мира сего! Да ведь это же — основа основ, костяк, на котором держится вся рыхлая и податливая мякоть, составляющая массу так называемых средних, нормальных, уравновешенных людей.[6]
— Николай Вержбицкий, «Светлая душа», 1971
― Ну, ― сказал этот сотрудник, ― ну ты чудак! Иди, чудак, посиди, ещё подумай. ― И отправил Голубева в подвал, в темную одиночную камеру, крохотную, без стола, без стула, без кровати.[7]
Есть люди, для которых любое чудачество ― самоцель. Им доставляет наслаждение сам процесс. А бывают чудаки, что норовят скрыть душевную глубину таким образом. Именно их склонность к парадоксальности, разного рода оригинальностям выражается в чудачествах.[8]
— Юрий Азаров, «Подозреваемый», 2002
Покуда есть на свете чудаки,
Не перестанут падать звёзды с неба.[9]
— Андрей Бонди, «Покуда есть на свете чудаки...», 2008
Чудак в публицистике и очерковой прозе
Поступил он к нам весною, и звали его Абрамовым. Его у нас так и прозвали: «кацап». «А что наш кацап?» ― спросишь, бывало, у которого-нибудь полесовщика. Он непременно улыбнется при этом вопросе. «Хозяин, ― отвечают, ― чудачит ― а хозяин». А чудачил он тем, что по ночам разгуливал, днем иногда пропадал и, случалось, молчаливость, как немой, на себя напускал. Впрочем, все его полюбили. В его участке ни одной порубки не было. У всех были, а у него нет. Это и в конторе узнали и как-то пять рублей наградных ему отпустили. Боятся, знаете, мужики, что он по ночам без страха гуляет; может, думают, колдун еще, чего доброго…[10]
— Андрей Осипо́вич (Новодворский), «История», 1882
Слабости учёных бесспорны, как ничьи другие, не заметить их невозможно. Живут эти люди замкнуто, в своём узком мирке; научные изыскания требуют от них крайней сосредоточенности и чуть ли не монашеского уединения, а больше их почти ни на что не хватает. Поглядишь, как иной седеющий неуклюжий чудак, маленький человечек, совершивший великие открытия и курам на смех украшенный широченной орденской лентой, робея и важничая, принимает поздравления своих собратьев; почитаешь в «Природе» сетования по поводу «пренебрежения к науке», когда какого-нибудь члена Королевского общества в день юбилея обойдут наградой; послушаешь, как иной неутомимый исследователь мхов и лишайников разбирает по косточкам солидный труд своего столь же неутомимого коллеги, — и поневоле поймёшь, до чего мелки и ничтожны люди.
М. И. Пыляев в своей известной книге о замечательных чудаках рассказывает,[11] что один из этих чудаков, желая сказать: «Ваша лошадь в мыле», говорил: «Votre cheval est dans le savon!»[12] Такими замечательными «чудаками» являются переводчики, не знающие фразеологизмов того языка, с которого они переводят. Многие из них усвоили иностранный язык только по словарю, вследствие чего им неизвестны самые распространенные идиомы.[13]
Это был великий лекарь. И его чудачества были добрыми. Ему приносили коробку конфет или бутылку вина, а он тут же либо возвращал «плату за услуги», либо раздавал подношения ― конфеты детям, а вино взрослым. Сам же он в рот не брал спиртного. Наслаждался травами. Любил мяту, липу, боярышник, шиповник. Одним словом, чудак чудаку рознь. Есть люди, для которых любое чудачество ― самоцель. Им доставляет наслаждение сам процесс. А бывают чудаки, что норовят скрыть душевную глубину таким образом. Именно их склонность к парадоксальности, разного рода оригинальностям выражается в чудачествах. При всех своих недостатках Костя был в чем-то, по всей вероятности, талантливым человеком. Его талантливость выражалась в чудачествах.[8]
— Юрий Азаров, «Подозреваемый», 2002
Чудак в мемуарах, письмах и дневниковой прозе
«Мы, Русские, — отвечал Суворов, — всё делаем без правил, без тактики. Ведь и я не последний чудак». С этим словом повернулся и запрыгал на одной ноге. Потом прибавил: «Мы чудаки; но мы били Поляков, Шведов, Турок, а теперь... Возьмите шпагу вашу; вы всегда были ее достойны».[14]
— Сергей Глинка, «Жизнь Суворова, им самим описанная, или собрание писем и сочинений его, изданных с примечаниями Сергеем Глинкою», 1791
Перед вами... чудак. Более 35 лет провёл я, уставившись <...> на зелёный лист в стеклянной трубке, ломая себе голову над разгадкой вопроса: как происходит запасание впрок солнечных лучей.[2]:103
Как-то заговорили мы о так называемых «чудаках». Вспомнили, конечно, Дон-Кихота, мистера Пикквика, князя Мышкина... Грин, улыбаясь так, как он умел улыбаться, — снисходительно, сквозь густые, коротко подстриженные усы, — заявил:
— И охота вам делать из чудаков каких-то белых ворон, людей не от мира сего! Да ведь это же — основа основ, костяк, на котором держится вся рыхлая и податливая мякоть, составляющая массу так называемых средних, нормальных, уравновешенных людей.
Можно было не сомневаться в том, что и Грин принадлежал к этой славной компании чудаков, особого, российского пошиба, и, конечно, в самом тончайшем и изысканном смысле. О его чудачествах и странных на первый взгляд поступках можно было бы рассказывать часами. Сейчас я не собираюсь этого делать, но считаю нужным заметить, что чудачество никогда не было для него чем-то надуманным, напускным, игрой, позой. Это шла у него от самого строя души — сложной и капризной.[6]
— Николай Вержбицкий, «Светлая душа», 1971
Свой куоккальский озорной характер К. И. Чуковский сохранял до конца жизни. Вот что мне рассказывала старый врач санатория Академии наук «Узкое» Татьяна Александровна Афанасьева. Жил К. И. Чуковский обычно в центральном корпусе, в комнате 26. Возвращаясь с прогулки, ловил ужей, которых в Узком (по-старинному «Ужское») было много. Навешивал ужей себе на шею и на плечи штук по пять, а затем, пользуясь тем, что двери в комнаты не запирались, подбрасывал их отдыхающим и наслаждался их испугом. Не позволял мешать себе во время работы и поэтому вывешивал на дверях своей комнаты плакат: «Сплю». Такой лист висел часов до трех дня. Приезжавшие к Корнею Ивановичу из Москвы ждали, ждали и в конце концов часто уезжали. Татьяна Александровна рассказывала и о следующей проделке. Бывало, он бросался на колени перед сестрами, приносившими ему лекарства (обычно травные настойки: сердечные, успокаивающие, снотворные), и умолял их с трагическими жестами забрать лекарства назад. Давняя подавальщица в столовой Антонина Ивановна тоже хорошо помнит Корнея Ивановича: «Ох, и чудил же», а сама смеется. То было уже в Узком, но стиль поведения был куоккальский.[16]
Надобно было его видеть в ту минуту, когда он прибежал ко мне с известием, что прочёл «Мейстера Фло» Гофмана. «Гофман великий поэт, великий! ― кричал он, бегая из одного конца комнаты в другой.
― Эти господа, которые кричат, что он с талантом, но чудак, что у него немного расстроено воображение, ― они не понимают его, ― они, эти не-чудаки, эти умники, читая его, видят только перед своими глазами одни нелепые и безобразные фигуры и не подозревают, что под этими нелепыми фигурами скрываются дивные, глубокие идеи, идеи, доступные только поэтической душе, живому сердцу, а не их мёртвым и засушенным умам![17]
— Иван Панаев, «Белая горячка», 1840
...я знаю даже, что у большинства, которое не разделяет моего вкуса к шахматной игре, и радо было бы не разделять моего вкуса к кислой капусте с конопляным маслом, что у него вкусы не хуже моих, и потому я говорю: пусть будет на свете как можно больше гуляний, и пусть почти совершенно исчезнет из света, останется только античною редкостью для немногих, подобных мне чудаков, кислая капуста с конопляным маслом!
― Ох, ты очень смешной, ты ужасно смешной, Аркадий! И знаешь, я, может быть, за то тебя всего больше и любила в этот месяц, что ты вот этакий чудак. Но ты во многом и дурной чудак, ― это чтоб ты не возгордился. Да знаешь ли, кто еще над тобой смеялся? Мама смеялась, мама со мной вместе: «Экий, шепчем, чудак, ведь этакий чудак!» А ты-то сидишь и думаешь в это время, что мы сидим и тебя трепещем.[18]
— Сейчас я в кухне был и насчет ужина распоряжался, — сказал он французу. — Вы, я знаю, рыбу любите, а у меня, батенька, осётр, вво! В два аршина! Хе-хе-хе… Да, кстати… чуть было не забыл… В кухне-то сейчас, с осетром с этим — сущий анекдот! Вхожу я сейчас в кухню и хочу кушанья оглядеть… Гляжу на осетра и от удовольствия… от пикантности губами чмок! А в это время вдруг дурак этот Ванькин входит и говорит… ха-ха-ха… и говорит: «А-а-а… вы целуетесь здесь?» С Марфой-то, с кухаркой! Выдумал же, глупый человек! У бабы ни рожи, ни кожи, на всех зверей похожа, а он… целоваться! Чудак!
— Кто чудак? — спросил подошедший Тарантулов.
— Да вон тот. Ванькин! Вхожу, это, я в кухню… И он рассказал про Ванькина.
— Насмешил, чудак! А по-моему, приятней с барбосом целоваться, чем с Марфой. — прибавил Ахинеев, оглянулся и увидел сзади себя Мзду.
— Мы насчет Ванькина, — сказал он ему. — Чудачина! Входит, это, в кухню, увидел меня рядом с Марфой да и давай штуки разные выдумывать. «Чего, говорит, вы целуетесь?» Спьяна-то ему примерещилось. А я, говорю, скорей с индюком поцелуюсь, чем с Марфой. Да у меня и жена есть, говорю, дурак ты этакий. Насмешил![1]
Мазанки ― чистенькие, беленькие ― стоят как именинницы. Только окна почему-то закрыты в такую жару. Какие чудаки![19]
— Анастасия Вербицкая, «Ключи счастья», 1909
— Какое чудесное утро, — воскликнул я. — И какой райский аромат!
— Да, — кивнул головой Чудак. Жаль только, что я ботинки промочил росой.
— К черту ваши ботинки! Вы посмотрите — все до последней козявки, до последнего жучка живет сейчас полной жизнью, стараясь до дна исчерпать свое краткое предназначение.
Чудак с сомнением покачал головой.
— Тоже, знаете ли, разные жучки бывают и разные их предназначения… Иной жучок только тем и живет, что хлеб на корню пожирает и убытки делает…
— Вы не любите природы? — спросил я с досадой.
— Мы оба не любим друг друга. Так что — квиты.[20]
Сейчас, на свободе от текущих забот, вырос и расцвёл оригинальный талант Лаптя. Он замечательный коллекционер; возле него всегда вертятся, в него влюблены, ему верят и поклоняются дураки, чудаки, чудаки, одержимые, психические и из‑за угла мешком прибытие. Лапоть умеет сортировать их, раскладывать по коробочкам, лелеять и перебирать на ладони. В руках они играют тончайшими оттенками красоты и кажутся интереснейшими экземплярами человеческой природы[21].
И пока Серёжа заканчивал рисунок, рассказал про недавний случай с одним паровозом, воротившимся в депо из ночного пробега. По его словам, ничего в том особо завлекательного не было. А просто, дело житейское, уже на смотровой канаве, с факелом ревизуя снизу паровоз, машинист заметил там торчавшие из мрака новые сапоги. Вслед за тем, на потеху деповских ребят, из-под паровоза вылез чумазый, всем чертям родня, безбилетный заспавшийся мужчина лет сорока пяти в брезентовом плаще, несмотря на двадцатиградусный мороз. Чудак оказался спекулянтом, регулярно провозившим картошку на московский базар.[3]
Очевидно, Поляница решил положить конец никчемному, с его точки зрения, разговору. Он уже не улыбался. Пальцы его правой руки, безвольно лежавшей на столе, слегка пошевелились и медленно сложились в кукиш. Указывая на него глазами, Поляница бодро проговорил почему-то на своем родном языке:
— Бачишь, що це такэ? Це — дуля. Ось тоби моя видповидь! А по̀кы — до побачення, мени треба працюваты. Бувай здоров!
Давыдов усмехнулся:
— Чудаковатый ты спорщик, как посмотрю я на тебя… Неужели слов тебе не хватает, что ты, как базарная баба, мне кукиш показываешь? Это, братишечка, не доказательство! Что же, из-за этого несчастного сена прокурору на тебя жаловаться прикажешь?[4]
— Михаил Шолохов, «Поднятая целина» (книга вторая), 1960
Было дело, его, студента первого курса, вызвали в ГПУ и потребовали составить списочек тех, кто почему-то недоволен советской властью. Потребовали и отпустили на сутки ― хорошенько подумать. Голубев подумал и придумал: на букву «А» он выписал десять фамилий из списка лиц, лишенных избирательных прав, из «списков лишенцев», развешанных по заборам и опубликованных в газетах. Он принес эту выписку сотруднику на следующий день.
― Ты этих людей знаешь? ― спросил сотрудник.
― Нет, не знаю.
― Так почему же ты думаешь, что они недовольны советской властью?
― А почему они должны быть довольны, если они ― лишенцы? Их надо восстановить в правах, тогда они будут довольны.
― Ну, ― сказал этот сотрудник, ― ну ты чудак! Иди, чудак, посиди, ещё подумай. ― И отправил Голубева в подвал, в темную одиночную камеру, крохотную, без стола, без стула, без кровати. А Голубеву ― дурак дураком ― было интересно![7]
Когда-то в Лондоне хитрец один сыскался,
Который публике в листочках обещался,
Что в узенький кувшин он весь, каков он есть, С руками И с ногами В такой-то день намерен влезть. <...>
Пошли по городу листы. «Ба! что такое?
В кувшин залезть? Что он, с ума сошел? Пустое!
Где это слыхано? Да и дурак поймет, Что способу тут нет,
Хоть как ни стал бы он ломаться.
Однако, чтобы посмеяться,
Пойдем и поглядим, что это за чудак».[22]
Только ночью пришли чудаки,
Принесли мне назад пятаки.
— Извините, но с нами беда:
Мы забыли — который куда:
Который пятак на кушак,
Который пятак на колпак,
А который пятак так.[24]
— Юрий Владимиров, «Чудаки», 1920-е
И доктор скажет: ― Это ―
Живёт прожигатель жизни,
Местный чудак и лодырь,
Хвастун, фантазёр и мечтатель,
Который во что бы ни стало
Желает из арбузных зерен
Вырастить дерево жизни.[25]
Царь в зал вбежал, заткнув за лацкан
Еще не читанный донос.
Фельдмаршал был весьма обласкан,
Еще с порога спрошен: «Где же
Наш русский Цезарь?» Обольщен.
И надо ж быть таким невежей
И грубым чудаком, как он,
Чтобы, зевнув на комплименты,
Перевести тотчас же речь
На контрэскарпы, ложементы,
Засеки, флеши и картечь...[26]
Вы чудаки, вы лучший путь
Избрать себе могли бы,
И просто где-то отдохнуть,
Чем быть со мной на дыбе.[28]
— Анна Ахматова, «Вы чудаки, вы лучший путь...», 1960
Идёт человек не от мира сего, Вводя в искушенье собак. В сторонку гусыни спешат от него, Гогочет вдогонку гусак.
Видать сочиняет чудак на ходу
Под мерные взмахи руки,
Бормочет, лопочет, как будто в бреду,
И в лужу роняет очки.[29]
— Валентин Берестов, «Чудак», 1967
Престранная наша профессия ― Стихи сочинять на ходу, При этом держа равновесие, Подобно танцорам на льду. <...>
И думают люди соседские:
Бездельники, мол, чудаки…
Престранная наша профессия ―
Гуляючи мыслить стихи…[30]
близнецами считал а когда разузнал у соседки
оказался непарный чудак-человек
он сходил по-большому на лестничной клетке
оба раза при мне и в четверг
мой народ отличает шельмец оргалит от фанеры
или взять чтоб не быть голословным того же меня
я в семью возвращался от друга валеры
в хороводе теней три мучительных дня...[31]
— Сергей Гандлевский, «близнецами считал а когда разузнал у соседки...», 1999
В левом крыле, между прочим, отдельный вход
Был бы, и мы, возвращая ему ключи,
«Вот, ― говорили, ― ключи твои, шляпа ― вот,
Трость, ты оставил опять ее, ― получи».
Мы бы смеялись: зачем ему трость? Никто
С тростью сегодня не ходит, и шляпа ― вздор.
Он говорил бы: «Рассчитан ваш дом на то,
Чтобы чудак был ваш гость или фантазёр».[32]
Покуда есть на свете чудаки,
Не перестанут падать звёзды с неба.
Они живут не для, а вопреки,
У них свой дивный мир, но я там не был.[9]
— Андрей Бонди, «Покуда есть на свете чудаки...», 2008
Источники
↑ 12Чехов А. П. Сочинения в 18 томах, Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. — М.: Наука, 1974 год — том 2. (Рассказы. Юморески), 1883-1884. — стр.277
↑ 12С.Турдиев, Р.Седых, В.Эрихман, «Кактусы», издательство «Кайнар», Алма-Ата, 1974 год, 272 стр, издание второе, тираж 150 000.
↑ 12Леонов Л.М., «Русский лес». — М.: Советский писатель, 1970 г.
↑ 12М. А. Шолохов, Собрание сочинений в 8 т. Том 7. — М.: Гос. изд-во худож. лит., 1960 г.
↑С этой фразы, ставшей почти легендарной, Климент Тимирязев начал свою Крунианскую лекцию 1903 года Лондонскому Королевскому обществу. Таким образом он решил «представиться» высокому собранию и выдать в нескольких словах нечто вроде собственной «визитной карточки». Ежегодные Крунианские лекции на темы биологии устраиваются Лондонским Королевским обществом на средства, завещанные доктором Круном, и читаются специально приглашёнными учёными, совершившими выдающиеся достижения или открытия в ботанике или зоологии.
↑Лихачев Д.С., Воспоминания. — СПб. : Logos, 1995 г.
↑И. И. Панаев. Избранная проза. — М.: «Правда», 1988 г.
↑Достоевский Ф. М. «Подросток». Серия: Книга на все времена. — Москва, «Издательство: АСТ, Люкс», 2005 г.
↑Анастасия Вербицкая. Собрание сочинений в 10 томах. Том 3. — М.: НПК «Интелвак», 2001 г.
↑А. Т. Аверченко. Собрание сочинений: В 13 т. Т. 3. Круги по воде. — М.: Изд-во «Дмитрий Сечин», 2012 г.
.jpg)
