Мать-и-мачеха — один из самых выносливых, неприхотливых и ранних весенних цветов. Его мелкие жёлтые корзинки появляются ещё по снегу, на голой земле, задолго до появления листьев растения, обычное время цветения в условиях европейской части России — апрель. Издревле мать-и-мачеха известна как лекарственное растение.
Мать-и-мачеха в коротких цитатах
Жёлтые были цветочки ― мать и мачеха… ― ещё свернуты в мягких и толсто-пушистых пелёнках сочного стебля. Ещё свернуты были, полуродившись, в низкой ложбинке у края дороги.[1]
— Иван Новиков, «Во Имя Господне», 1906
Одним из первых вестников пробуждающейся флоры у нас является цветение мать-и-мачехи, распускающейся до появления листьев...[2]
— Даниил Святский, «Весеннее движение в природе», 1907
— Ой ты, мать-и-мачеха! Сильный дух в тебе, помогаешь ты от тоски, от горя![3]
— Мария Конопницкая, «История о гномах и о сиротке Марисе», 1916
В эти дни золотая мать-мачеха
Золотой черепашкой ползёт.[4]
Стебельки мать-и-мачехи, этого раннего подснежника, а также молодые, нежные стебельки тмина я, по её совету, попробовал, но, наверное, и тогда, в детстве, они не понравились бы мне: очень уж приторно пахучи.[8]
— Владимир Солоухин, «Капля росы», 1959
...удивительнее всего были первые цветы. Много их, золотистых звездочек мать-и-мачехи, загорелось за нынешний день на взгорках, на межах, на закрайках полей, и девки, и бабы помоложе на ходу срывали их, подносили к носу.[9]
Ржавчина насыпалась холмиком вокруг танка, но и сквозь ржавчину просунулись острия травинок, густо, хотя и угнетённо, светились цветы мать-и-мачехи.[11]
— Виктор Астафьев, «Пастух и пастушка. Современная пастораль», 1989
...тропинки из разбитых кирпичей, сквозь которые прорастала трава и жёлтая, как измена, мать-и-мачеха.[12]
— Наталия Медведева, «Любовь с алкоголем», 1993
Если во время цветения стебельки редко бывают больше 6–7 см, то плодоносящие они достигают 25 см, и неудивительно. Семена мать-и-мачехи разносятся ветром точно так же, как и семена одуванчика.[13]
— Наталья Замятина, «Кухня Робинзона», 1994
Латинское название этого растения означает «прогоняющий кашель».[13]
— Наталья Замятина, «Кухня Робинзона», 1994
Цветки же мать-и-мачехи, как и цветки календулы (ноготков) и одуванчика, содержат довольно большое количество каротина (провитамина А), их можно есть в виде паст с маслом, сыром или творогом, намазывая их на бутерброды, а также делать из них вино...[13]
— Наталья Замятина, «Кухня Робинзона», 1994
...на пригреве запестрели жёлтые мать-и-мачехи, круглые, на коротких стеблях, будто крепко пришитые пуговицы.[14]
— Ольга Славникова, «Стрекоза, увеличенная до размеров собаки», 1999
Мать-и-мачеха в научно-популярной литературе и публицистике
Листья цветущего ириса и Tussilago склонились над водою, выше виднеется темная листва вечно зеленых кустарников. Как на горах цветет у него весной азалея и под осень одевается ярким пурпуром клён, летом же над верандой свешивает свои изящные нежно-фиолетовые кисти глициния. Свойства вулканических туфов впитывать воду позволяет японцам делать из них искусственные скалы, прививать на них карликовую сосну, крошечный бамбук и другие растения и, раскидав их на поверхности пруда, создать подобие тех ландшафтов из тысячи островов, какие представляют побережье их отечества.[15]
— Дмитрий Анучин, «Япония и японцы», 1907
В Донской области деревья и кустарники зазеленелись 5-10 апреля. Одним из первых вестников пробуждающейся флоры у нас является цветение мать-и-мачехи, распускающейся до появления листьев, 6-8 апреля она уже зацвела в Орловской и Тверской губерниях, 10-11 ― в Ярославской и Костромской губерниях.[2]
— Даниил Святский, «Весеннее движение в природе», 1907
Одними из самых первых, а в средней полосе первыми появляются цветки знакомой всем мать-и-мачехи (Tussilago farfara). Это яркие корзиночки на стебельках, покрытых очень короткими коричневыми листьями. Мать-и-мачеха густо усеивает своими цветочками-солнышками железнодорожные откосы, склоны оврагов, берега рек – все сухие и солнечные места.
Для цветения ей обязательно нужно яркое солнце, потом листья могут расти и в тени. Об их теневыносливости свидетельствует их очень темный цвет – чем больше хлорофилла, тем теневыносливее растение.[13]
— Наталья Замятина, «Кухня Робинзона», 1994
Если во время цветения стебельки редко бывают больше 6–7 см, то плодоносящие они достигают 25 см, и неудивительно. Семена мать-и-мачехи разносятся ветром точно так же, как и семена одуванчика. Кстати, именно в начале цветения одуванчиков созревают очень на них похожие белые шарики мать-и-мачехи.[13]
— Наталья Замятина, «Кухня Робинзона», 1994
Латинское название этого растения означает «прогоняющий кашель». Наше название связано с одной особенностью листьев – сверху они гладкие, блестящие, холодные – «мачеха», а снизу белые, мягкие и теплые – «мать».[13]
— Наталья Замятина, «Кухня Робинзона», 1994
Цветки и листья мать-и-мачехи используются в медицине как средство от кашля, наружно, как ранозаживляющее, при синяках и ушибах. Листья мать-и-мачехи используются вместе с крапивой при выпадении волос.[13]
— Наталья Замятина, «Кухня Робинзона», 1994
Хотя известный новатор питания В. С. Михайлов и рекомендует готовить из листьев суп и голубцы, я от эксперимента воздержалась – листья мать-и-мачехи содержат горькие вещества, которые переходят в отвар и при нагревании не разлагаются. В медицине рекомендуют лечебные отвары пить с медом или сахаром. Впрочем, листья мать-и-мачехи появятся еще не скоро после цветения.
Цветки же мать-и-мачехи, как и цветки календулы (ноготков) и одуванчика, содержат довольно большое количество каротина (провитамина А), их можно есть в виде паст с маслом, сыром или творогом, намазывая их на бутерброды, а также делать из них вино...[13]
— Наталья Замятина, «Кухня Робинзона», 1994
Мать-и-мачеха в мемуарах, письмах и дневниковой прозе
Хорош городок Мюнден. Не доезжая Касселя лопнула трубка в котле в нашем поезде. Мы долго ждали и гуляли по горам. Я на память сорвал листок мать-мачехи <это горы Гарца>.[16]
То ли деревня была беднее нашей, то ли вообще повыше там стояла культура по освоению дикорастущих, но жена распахнула передо мной такие горизонты, что я пожалел даже, что ничего этого мы не знали в детстве. Названия большинства растений установить не удалось. Так, например, она настойчиво рассказывала про какие-то лепёшечки, довольно безвкусные, но которые тем не менее пожирались будто бы горстями, а также про некие нюньки, вылавливаемые из воды во время весеннего половодья. Стебельки мать-и-мачехи, этого раннего подснежника, а также молодые, нежные стебельки тмина я, по её совету, попробовал, но, наверное, и тогда, в детстве, они не понравились бы мне: очень уж приторно пахучи. Трубочки одуванчиков с ободранной кожицей всё-таки неприятно горьки, а молоденькие листья липы, наоборот, пресноваты. Но что оказалось действительно вкусным и о чём действительно можно пожалеть, что не знали тогда, в детстве, ― это свербига. Горьковатая, пряная, отдающая слегка хреном, она и теперь нам так понравилась, что мы съели её по пучку.[8]
— Владимир Солоухин, «Капля росы», 1959
Мы выезжаем в деревню в последних числах марта, чтобы успеть проскочить по зимнему пути и застать всю весну, начиная с капелей, через полное таяние снегов до цветения яблонь. В первых числах апреля всё рушится, плывёт, курится паром. Поют жаворонки, расцветает мать-и-мачеха, грачи хлопотливо таскают на старые липы тяжёлые ветки, отламывая их на старых же полуразвалившихся вётлах.
— Владимир Солоухин, «Третья охота», 1967
И тут я, как всегда, после этих слов, заводился и начинал нецензурную лексику.
— Пошли в пион со своими геранями, мать-ваша-и-мачеха, я сейчас покажу вам пестик, одуванчика лысого вы от меня получите...[17]
— Ильдар Абузяров, «Ненормативная лексика», 2002
Андрей пробежал всю статейку до конца, «обоеполые, трубчатые, бесплодные. ..», и спросил: «Так почему мать-и-мачеха-то?»
— «С изнанки листьев испарение слабей, чем сверху, низ теплый, верх холодный, мать — мачеха».[18]
— Анатолий Найман, «Все и каждый», 2003
Мать-и-мачеха в беллетристике и художественной прозе
Черта сердитого моря была выше на береге и далеко за мною; видна была граница, до которой докатывались бурные волны; тут они оставляли обломки, обрывки снастей и пену своей ярости. Трава не смела расти на месте, подверженном их нападению; но далее за границей расцветали в безопасности и подорожник, и цикорий, и серебристая мать-и-мачеха.[19]
Деревья, как расслабленные, тяжело дремали, опустив свои размягченные жаром листья, и колосистая рожь стояла неподвижным зелёно-бурым морем, изнемогая под невыносимым дыханием летнего бога, наблюдающего своим жарким глазом за спешною химическою работою в его необъятной лаборатории. Только одни листья прибрежных водорослей, то многоугольные, как листья «мать-и-мачеха», то длинные и остроконечные, как у некоторых видов пустынной пальмы, лениво покачивались, роскошничая на мелкой ряби тихо бежавшей речки.[20]
Это мы твои братья, это мы твои сестры. И те, что здесь, белые, пышные, ждут тебя дальше, и мы ― твои, с детства знакомые… Все мы и сестры, и братья, одинаково равны перед небом, и север, и юг, и закат, и восход… Жёлтые были цветочки ― мать и мачеха… ― ещё свернуты в мягких и толсто-пушистых пелёнках сочного стебля. Ещё свернуты были, полуродившись, в низкой ложбинке у края дороги. Долго, склонившись, Алёша глядел. Первые, жёлтые птенчики, вы ещё спите теперь под мягким пушистым покровом, там… далеко… где село над холодной рекой с холодными, мокрыми рыбами… там, где отец его, братья… Тронуть рукой их ― так захотелось… Пальцам приятна свежая голая кожица; по-детски доверчиво прилегли они к пальцам. И, смутившись, отдаваясь безотчетному влечению, склонялся всё ниже Алёша, и вот наклонился совсем, и приложился губами к тонкой, холодноватой их кожице, и взял один ― тот, что поцеловал… Не поцеловал ― приложился ― как к иконе святой, как к Божьему чуду.[1]
— Иван Новиков, «Во Имя Господне», 1906
А в полях кипит не знающая устали весенняя разноголосая жизнь! Жаворонок с песнями кружится над рожью. Стрекоза, подогнув книзу вытянутое тельце, стрекочет стеклянными крылышками и покачивается на высоких кустах татарника. Ленивый жук с размаху бестолково шлёпается в песок. И никто не даёт Гараське ответа на его мысли. Он срывает большой круглый лопух мать-мачехи и прикладывает к щеке.[21]
— Александр Богданов, «Гараськина душа», 1913
— Ой ты, мать-и-мачеха! Сильный дух в тебе, помогаешь ты от тоски, от горя! Иди в корзинку!
Рвала она в тишине пахучую траву, потом отошла в сторону с дороги, распрямила согбенную спину, посмотрела в лес выцветшими голубыми глазами и запела...[3]
— Мария Конопницкая, «История о гномах и о сиротке Марисе», 1916
― Вы не математик, Антон Сергеич, ― суетливо продолжал Алфёров. ― А я на числах, как на качелях, всю жизнь прокачался. Бывало, говорил жене: раз я математик, ты мать-и-мачеха… Горноцветов и Колин залились тонким смехом. Госпожа Дорн вздрогнула, испуганно посмотрела на обоих.
― Одним словом: цифра и цветок, ― холодно сказал Ганин.[6]
Постепенно развозит дороги, наступает распутица, бездорожье. На реках появляются во льду первые промоины с чёрной водой, а на буграх ― проталины и проплешины. По краю слежавшегося снега уже желтеет мать-и-мачеха. Потом на реках происходит первая подвижка льда...[22]
А вот на том поле, в еле видном отсюда овражке, они пили листом мать-мачехи родниковую воду — такую студеную, что от нее ломило зубы.[23]
— Семён Шуртаков, «Шура», 1959
В воздухе заметно потеплело, пахло забродившей землей, горелым навозом. Пряслинские ребята несли первую рыбу от реки — вязанку серебристых ельцов. Но удивительнее всего были первые цветы. Много их, золотистых звездочек мать-и-мачехи, загорелось за нынешний день на взгорках, на межах, на закрайках полей, и девки, и бабы помоложе на ходу срывали их, подносили к носу, а Груня Яковлева, с часу на час поджидавшая мужа-фронтовика, стала собирать из цветов букетик.
— Надо, бабы, — говорила она, улыбаясь и как бы оправдываясь. — Ведь он там Европы всякие освобождал — привык к цветам.[9]
― Завянет, ― сказал брат, ― по пути.
― Нет, я её донесу, ― ответила Кира и побежала к ключу, я ― с ней, бессмертники, что были завернуты в платок, мы высыпали и, намочив платок в воде, Кира обернула им стебли иван-да-марьи.
― Я на реке стебли сразу же в воду опущу и потом в корме лодки спрячу. Дед указал нам дорогу, а Маша потом нас нагнала и передала Кире широкие листья мать-и-мачехи:
― Ты в них заверни, тогда не пропадут.[24]
— Леонид Зуров, «Иван-да-марья», 1969
Ранняя весна была ― начало мая. Воскресенье ― порт не работал и был тих и пустынен. Первая зелень трав вдоль проездов. Вспышки жёлтых одуванчиков и мать-и-мачехи. Какие-то голубые цветочки между шпал.[10]
Подбирая изодранный белый подол, зима поспешно отступала с фронта в северные края. Обнажалась земля, избитая войною, лечила самое себя солнцем, талой водой, затягивала рубцы и пробоины ворсом зелёной травы. Распускались вербы, брызнули по косогорам фиалки, заискрилась мать-и-мачеха, подснежники острой пулей раздирали кожу земли. <...>
― Замечай! ― мотнул головой Ланцов на танк, вросший в землю, пушечкой уткнувшийся в кювет. Машину оплело со всех сторон сухим бурьяном, под гусеницами жили мыши, вырыл нору суслик. Ржавчина насыпалась холмиком вокруг танка, но и сквозь ржавчину просунулись острия травинок, густо, хотя и угнетённо, светились цветы мать-и-мачехи.[11]
— Виктор Астафьев, «Пастух и пастушка. Современная пастораль», 1989
― Каждый год переселялся туда с первыми весенними деньками. С первыми цветами мать-и-мачехи.
― Как странно! Я ведь толком и не знаю, как выглядит мать-и-мачеха…
― Все меньше остается её на весенних склонах. Любка, ландыш, адонис почти исчезли из наших подмосковных лесов. Калган, корень валерьяны днём с огнём не сыщешь.[25]
— Еремей Парнов, «Александрийская гемма», 1990
Солнце стояло невысоко и проглядывало сквозь ветви. Его можно было принять за луну. Оно светило бело-перламутровым, осенним, чуть прозрачным светом. Слава разглядела тропинки из разбитых кирпичей, сквозь которые прорастала трава и жёлтая, как измена, мать-и-мачеха.[12]
— Наталия Медведева, «Любовь с алкоголем», 1993
Я перемыл руки и окончательно убедился, что бабушка сегодня не в духе. Причиной тому был «вонючий старик», что в переводе с бабушкиного языка обозначало моего дедушку. Дедушка сидел в кухне на табуретке и сосредоточенно ковырял вилкой винегрет из рыночных овощей. Прогневил он бабушку тем, что рассыпал лист мать-и-мачехи. Неделю назад бабушка заварила такой с душицей в фарфоровом чайнике, потом поставила этот чайник на видное место и по сей день не могла найти. <...> ― Бабушкин взгляд упал на стол, где осталось немного просыпанной мать-и-мачехи, и настроение её снова ухудшилось.[26]
— Павел Санаев, «Похороните меня за плинтусом», 1995
Это была типичная библиотека, уходящая корнями ещё в собирательскую страсть её отца. Основу её составляли второстепенные собрания сочинений, растянутые на манер мехов гармони, которые, если ужать их до одного тома, издают бледный звук лопнувшей струны. И этим печальным звуком они лепились к художественной литературе. Стоило взять один томик в руки, как из него сыпались на пол скелетики пижмы, мать-и-мачехи, с щемящим шорохом сгинувших в перегное лета, обрывки газет, в которых, как в стоячих болотцах, клубились испарения какой-то фантастической реальности, уже вступившей в химическую реакцию с текстом самой книги.[27]
— Ирина Полянская, «Прохождение тени», 1996
Однако торопливая природа готовилась к тому, чтобы скорей настал назначенный врачами июль: уже и листья на деревьях подросли, уже на пригреве запестрели жёлтые мать-и-мачехи, круглые, на коротких стеблях, будто крепко пришитые пуговицы.[14]
— Ольга Славникова, «Стрекоза, увеличенная до размеров собаки», 1999
Только дикий ветер осенний, Прошумев, прекращал игру, — Сердце билось еще блаженней, И я верил, что я умру
Не один, — с моими друзьями,
С мать-и-мачехой, с лопухом,
И за дальними небесами
Догадаюсь вдруг обо всём.[28]
Не только мать-и-мачеха.
Ещё отец есть с отчимом,
Бывает сын-и-пасынок,
Ещё есть дочь безродная,
Отродье безымянное,
И сволочь подзаборная,
И падаль отворотная,
И есть ещё бастард...[5]
— Михаил Савояров, «Матерное» (из сборника «Сатиры и сатирки»), 1921
Но все было просто и миру к лицу,
Рылись пчелы в рыжих мать-мачехах,
Ноги обувая в цветочную пыльцу,
Словно ходили в башмачках.[7]
Конечно, прежде всех мать-мачеха явилась.
И вот уже прострел, забрав себе права
глагола своего, не промахнулся ― вырос
для цели забытья, ведь это ― сон-трава.[29]
↑Мать-и-мачеха — далеко не единственное имя этого известнейшего в народе растения. Другие русские названия: двоелистник, подбел, камчужная трава, лапуха студёная, мать-трава, односторонник, царь-зелье...
↑Нижняя сторона листьев мать-и-мачехи, покрытая многочисленными волосками, испаряет воду намного слабее голой верхней стороны листьев, поэтому нижняя сторона (мать) на ощупь значительно теплее и мягче верхней (мачехи), холодной и гладкой, словно бы отталкивающей (и несмачивающейся) — отсюда и происходит русское название растения.
↑ 12Набоков В.В. Собрание сочинений в 4 томах — М.: Правда, 1990 г. Том первый
↑ 12Л. А. Лавров. «Из трёх книг». — М.: Советский писатель, 1966 г.
↑ 12Солоухин В. А. Собрание сочинений: В 5 т. Том 1. — М.: Русский мир, 2006 г.
↑ 12Ф. А. Абрамов, «Две зимы и три лета». — Л.: Советский писатель, 1969 г.
↑ 12Конецкий В. Начало конца комедии. Повести и рассказы. — М.: «Современник», 1978 г.
↑ 12Астафьев В. П. «Так хочется жить». Повести и рассказы. — Москва, Книжная палата, 1996 г.
↑ 12Медведева Н., «Любовь с алкоголем». — М.: Вагриус, 2001 г.
↑ 12345678Наталья Замятина. Кухня Робинзона. Рецепты блюд из дикорастущих растений и цветов. — М.: Институт технологических исследований, 1994 г. — 656 с. — (серия: Человек и природа). — 50 000 экз.
↑ 12Ольга Славникова, «Стрекоза, увеличенная до размеров собаки». — М.: Вагриус, 1999 г.
↑Д. Н. Анучин, «Географические работы». — М.: Государственное издательство географической литературы, 1959 г.
↑А.Н.Островский. Дневник. В сборнике: Вся жизнь театру. Сост., примеч. и имен. указ. Н. С. Гродской, Вступ. стат. С. Е. Шаталова.— М., 1989 г.
↑Ильдар Абузяров. Ненормативная лексика. В книге: Пролог. Молодая литература России. Сборник прозы, поэзии, критики, драматургии. — М.: Вагриус, 2002 г.
↑Николай Бестужев, «Трактирная лестница», впервые опубликовано в альманахе «Северные цветы» за 1826 год, стр. 107-145, под псевдонимом Алексей Коростылёв.
↑Лесков Н. С. Собрание сочинений в 12 томах, Том 4. — Москва, «Правда», 1989 г.
